Огородов знал этот город, сколько помнил себя, и, как бы уверившись, что все в нем на привычных местах, с излишней для занятого человека внимательностью осмотрел торчавший возле его плеча винт спасательного вельбота и отправился обратно к надстройке. Взгляд его привлек открытый иллюминатор, и он не торопясь подошел к нему.
— Доброе утро, третий, — сказал электрик и вплотную придвинулся к круглому отверстию. — Все списки команды пополняешь?
— Угадал, Огородов! — ответил третий помощник капитана, не поднимая головы от листов бумаги. Он недавно был старшиной на рейдовом катере, с превеликим трудом сдал экстерном экзамен на звание судоводителя-двеститонника и каким-то чудом устроился на должность, где требовался не его скромный документ, а по меньшей мере диплом штурмана малого плавания. Не очень доверяя своей счастливой судьбе, третий помощник (его фамилия была Тягин) даже самый что ни на есть служебный пустяк выполнял чрезвычайно старательно. — Ты всегда угадываешь, Огородов, — повторил Тягин. — Открыл бы секрет.
— Очень просто. — Огородов просунул голову в иллюминатор. — Я всегда говорю то, что вижу. Вот, к примеру, могу угадать, что раньше чем через два дня мы в море не уйдем. Верно?
— Вер-но, — с расстановкой сказал третий помощник и поднял наконец голову. Час назад капитан говорил с ним на эту тему, и Тягин был уверен, что время отхода известно лишь ему и еще двум-трем с «верха». — А ты-то откуда взял?
— На столе увидел, — усмехнулся Огородов, и было непонятно, шутит он или нет. — Вон линеечки против двух матросов первого класса пустые. А кому вахту на руле стоять? Заполучить еще с берега матросиков надо, так ведь?
— Надо, — вздохнул Тягин и почесал лысеющую макушку острым кончиком карандаша. Потом вдруг спросил: — А Алферова? Аля? Чем не матрос первого класса? И Жогов. А еще кого-нибудь из второго класса повысим. Вот и хватит на три вахты.
— Повысить — это вы можете. Вы — наши отцы, мы — ваши дети.
Лицо Огородова было спокойно, но в тоне его звучала насмешка. Он не скрывал, что чин свой — электрика — считал зряшным, электрооборудование на «Либерти» не ахти какое сложное, с ним и так машинные справятся, по совместительству. Сам же Огородов был до появления на «Гюго» четвертым механиком, человеком опытным, прошедшим долгую вереницу должностей, начиная с кочегара, и за тридцать лет морской службы сменил с десяток самых разнообразных судов.
— Повысить вы можете, — повторил он. — Взяли вон девчонку в матросы! Боцману что? Он ей: «Давай на подвеску, раз назначена». И все такое. Ну она брюки рабочие надела, волосы под берет подобрала, полезла... А Федька Жогов в тот день аккурат с прогулки по Сан-Франциско возвращался. Подошел почти к самому борту, где подвески болтались, голову задрал да как заорет: «Братцы, у нас баба появилась! Сроду не встречал баб в матросах!» — Огородов сделал паузу, поглядел в сторону и продолжил: — А она так спокойно ему: «Что кричишь? За границей все-таки».
— Ну и командочка подобралась, — покачал головой Тягин. — Одно оправдание — война.
— Перед кем оправдание? — спросил электрик.
Он посторонился, и третий помощник увидел, как по передней палубе, взбрыкивая пятками, катится боцман и через каждый шаг бросает сердитые фразы своему спутнику, беловолосому пареньку.
— Еще одного моряка нашли, — сказал Огородов. — Сутки целые на пароходе. Стаж!
— Ничего, — приободрился Тягин, провожая взглядом тучную фигуру боцмана. — Стрельчук научит. У него быстро.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пока я спускался по узкому трапу, меня не оставлял простой, но трудноразрешимый вопрос: и чего боцман так шумит?
Утром, зябко поеживаясь от ветра, матросы и мы, новенькие, человек пятнадцать, сгрудились на палубе, и Стрельчук принялся распределять по работам. Расходились кто куда — в малярку за краской, в подшкиперскую, шли кучками, по двое, по трое. Наконец боцман позвал и меня, последнего, и понесся на бак. «Будешь цементировать форпик», — сообщил он на ходу и задиристо осведомился, знаю ли я, что такое форпик.