Что же произошло в России? Иуды-идеологи, не краснея, дают несводимые определения: крах коммунизма; распад СССР; поражение в холодной войне; возвращение в мировую цивилизацию и т.д. До того заморочили голову, что и оппозиция, какая ни на есть, повторяет то же самое. Просто в отчаяние можно придти. Видные экономисты, близкие к КПРФ, скорбят: наш социализм оказался несостоятельным. Возможно, но из чего это следует? Из того, что его погубили. Но ведь это все равно, что сказать о человеке, которому саданули ножом в спину: его организм оказался несостоятельным. А то Шахрай поучает Думу о Беловежском сговоре: «Не смешите меня! Не могут три человека развалить ядерную державу». И ему кивают: резонно. Когда здоровый парень умирает от укуса тифозной вши, никого это не смешит — а ведь на нас насекомые наползли поопаснее.
Пока мы не поймем, что речь идет не об идеологии и даже не смене политического и экономического порядка, а о попытке слома всего жизнеустройства, мы не сможем верно определить свою позицию и способ действий.
Что же мы потеряли? Пока что по этому вопросу в умах царит хаос. Люди попадают в смысловые ямы, которые сами же и роют. Вот простейшая ловушка. Лидеры-патриоты бубнят: СССР проиграл экономическое соревнование с Западом. Но ведь это же бред! Если есть война, хоть и холодная, то не может быть соревнования — это вещи несовместимые. Соревнование (спорт) — огромное и сложное достижение цивилизации. Суть его в том, что соперники меряются силами в строго регламентированных, максимально одинаковых условиях. Борцы и боксеры даже делятся на весовые категории. Судьи строго следят за устранением различий. Если плывешь брассом, то не можешь даже голову опустить под воду, чтобы уменьшить образование волны.
Если же идет война или драка, каждый соперник использует преимущества своих условий и ухудшает условия противника. Послушайте, как У.Фостер, министр при Трумене и при Кеннеди, обосновывал удвоение военных расходов США: это, мол, заставит СССР сделать то же самое и «лишит русский народ трети и так очень скудных товаров народного потребления, которыми он располагает».
Сразу после 1945 г. Запад начал против СССР («нации инвалидов и вдов») войну на уничтожение. Сегодня сведения об этом приходится собирать по крупицам. И не только потому, что историки продажны или запуганы. Советская пресса и тогда искажала правду, занижала опасность. Руководство СССР все делало, чтобы не допустить войны, теперь холодной, чтобы не «спровоцировать» неприятеля, чтобы не разжечь психоз в стране (у нас, кстати, за все время не нагнеталось такого страха, как на Западе).
Избегая разрыва с Западом, Сталин шел на жертвы. Так, в октябре 1944 г. Черчилль выговорил для Англии 90% влияния в Греции, а СССР — в Румынии и Болгарии). А в ноябре английские войска атаковали греческих партизан-коммунистов и поддержали профашистских монархистов. Англичане проявили тогда удивившую обозревателей жестокость, но, как вспоминает Черчилль, Сталин «скрупулезно выполнил наш октябрьский договор и в продолжение тех недель, которые длились бои с коммунистами на улицах Афин, ни «Правда», ни «Известия» не высказали ни слова упрека». То же, кстати, проделали англичане и во Вьетнаме, где вернули оружие японцам и направили их против партизан, а потом снарядили находившийся в японских лагерях французский иностранный легион и подвергли бомбардировке Хайфон с гибелью тысяч вьетнамцев — так началась война, которая длилась 30 лет.
6 марта 1946 г. в Фултоне Черчилль объявил холодную войну СССР (Ельцин назвал эту речь самой глубокой и умной). И сразу начались выступления, которые и сегодня-то читаешь с содроганием. На собрании промышленных магнатов США формулируется установка: «Россия — азиатская деспотия, примитивная, мерзкая и хищная, воздвигнутая на пирамиде из человеческих костей, умелая лишь в своей наглости, предательстве и терроризме» — это о союзнике, который вчера спасал тебя в Арденнах. И вывод: США должны получить право контроля за промышленностью всех стран, способных производить оружие, и разместить свои лучшие атомные бомбы «во всех регионах мира, где есть хоть какие-то основания подозревать уклонение от такого контроля или заговор против этого порядка, а на деле немедленно и без всяких колебаний сбрасывать эти бомбы везде, где это целесообразно».
Военный руководитель высшего ранга, генерал-лейтенант Дулитл в публичной речи заявил, что американцы «должны быть физически, мысленно и морально готовы к тому, чтобы сбросить атомные бомбы на промышленные центры России при первых признаках агрессии. Мы должны заставить Россию понять, что мы это сделаем, и наш народ должен отдавать себе отчет в необходимости ответа такого рода».
И дело было вовсе не в коммунизме, и даже не в геополитических интересах, а именно в почти религиозном стремлении ликвидировать нашу «как бы европейскую», но не западную цивилизацию. Николай Данилевский, автор теории культурно-исторических типов, писал в 1869 г.: «Европа видит в славянстве не только чуждую, но и враждебную силу». И для этого нет рациональной основы — «реальная причина ненависти лежит глубже. Она — в непостижимой глубине племенных симпатий и антипатий, которые представляют собой исторический инстинкт народов, ведущий их к неизвестной для них цели». А наш изгнанник Питирим Сорокин, ставший основателем американской социологии, поясняет тезис Данилевского: «Эта враждебность сохранялась несмотря на большие жертвы и услуги, которые Россия оказывала Европе. Россия никогда не нападала на Европу, Европа — неоднократно вторгалась в Россию, вынуждая ее защищаться и изгонять агрессора.»
О дальней истории надо говорить отдельно. А сегодня даже когда Россию в трудные моменты принимали в союзники, в уме перебирали способы ее ослабления. Трумен сказал: «Если мы увидим, что войну выигрывает Германия, мы должны помогать России, а если выигрывает Россия, то должны помогать Германии; в любом случае надо стараться, чтобы они как можно больше убивали друг друга». Ведь он это опубликовал, а его выбрали президентом!
Сегодня демпресса убеждает русских, что они должны изжить «синдром осажденной крепости» и что Запад их любит. «Независимая газета» даже публикует плакаты времен Отечественной войны, чтобы показать, как проклятый сталинизм разжигал ненависть к нашим друзьям-немцам. Вспоминать войну в таком контексте — свинство, другого слова не подберешь (не считать же редакторов «НГ» сознательными ненавистниками России). От многих немцев (в том числе из «войск противника») я слышал, что их как раз удивляло отсутствие у русских ненависти к немцам. Удивляло, насколько быстро они отходили после боя и начинали ободрять пленных и угощать их сигаретами. Замечателен рассказ Конрада Лоренца о том, как он попал в наш плен под Витебском в 1944 г. Добродушие русских солдат поразило его как антрополога. А английский биограф Лоренца пишет: «В лагере для военнопленных советские не проявили враждебности к Конраду… По его мнению, советские никогда не были жестокими по отношению к пленным. Позже он слышал ужасающие рассказы о некоторых американских и особенно французских лагерях, в то время как в Советском Союзе не было никакого садизма. Лоренц никогда не чувствовал себя жертвой преследования и не было никаких признаков враждебности со стороны охранников». И сегодня наши «демократы» совершают преступление против нации, когда со всей мощью их телевидения убеждают молодежь в том, что их деды относились к немцам как садисты. И стыдно за немцев, которые не находят в себе мужества опровергнуть эту опасную для всего мира ложь. Ведь ликвидируется огромная ценность — проверенный в мировой практике стереотип поведения победителя. К слову сказать, Запад как победитель никуда не годится. Ребенок с мускулами гориллы.
Я помню себя мальчишкой в 1944 году. У многих во дворе уже не было отцов. И заходили к нам пленные немцы — они работали на стройке и ходили без охраны. Огромные, сытые, довольные. Делали из алюминия безделушки — кольца, зажигалки — и приходили продавать. Мы их окружали, с ними разговаривали, девушки покупали колечки. И между нами был негласный уговор — как бы чем не обидеть бедных побежденных противников. Ведь в плену несладко. Сейчас, глядя как бы со стороны, через время, я с удивлением вижу, что те немцы вели себя так, будто победители — они. А наши стеснительные девушки походили на побежденных. Ничего не поняли ни немцы, ни демократы.