Сколько их было? Каяться двенадцать.
Двенадцать новобранцев которые ещё не научились бояться выстрелов.
Тебе кажется что если поймаешь эту свистящую бирюльку в руки – то тебя похвалят.
Первую поймал сержант Званицкий.
– М-м-м-м! – Замычал и стал валиться назад.
Потом упал Егоров.
Закрутился на месте ефрейтор Болицкий.
Свист … свист … свист …
– Стреляют! – Крикнул кто-то.
И только тогда до них дошло. И что прячется за этим весёлым тонким свистом.
Он вырывал куски тела, разрывал их на части. не жалея ни их тел, ни их души.
Что-то адское было в нём – жуткое, подлое и коварное.
Но самое отвратительное что оно пряталось за жалобным детским свистом.
– Иди ко мне …
– Вот блядь … – произнёс Степаненко и в тот же миг что-то с силой бросило его на землю.
Наступила темнота.
Очнулся он когда солнце уже было в зените.
– Я живой? – Мелькнула первая мысль. Оглянулся – чьи-то ноги рядом. Попробовал шевелить руками – получается.
– Надо выбираться из этого ада.
Пополз вдоль этих сапог не поднимая головы – руки стали липкими – чья-то кровь.
– Эй! – Тихо произнёс.
В ответ тишина.
Привстал на колени – тела солдат разбросаны вдоль дороги. Кажется никто не шевелится.
И тут же новый свист заставил его кинуться на землю снова.
– Чрик!
Он повторится снова. И ещё раз.
– Тьфу – выплюнул Степаненко – на этот раз свистела не пуля. Какая-то маленькая птичка сидела в кустах невдалеке и с изумлением рассматривала его.
– Выжил?
Степаненко приподнял голову рассматривая её тоже. Не сразу понял что он может не прятаться от неё.
Снова попытался приподняться но тут же снова:
– Чрик
И он снова инстинктивно упал на землю.
Птичка тут же взлетела и пролетела прямо над его головой чуть не задевая крыльями.
– Сука – Внезапно не выдержав закричал он на неё. В этом крике было всё – отчаяние, страх, боль …
И ненависть к этой птичке которая как будто издевалась над ним. За то что он один выжил.
Она сделала ещё один круг над ним, то опускаясь то подымаясь в воздух.
– Обожди ка … обожди … – И забыл об опасности от оглянулся чтобы взять автомат.
Увидел выглядывающий из травы приклад и потянул к себе.
Из травы вылезла снайперская винтовка, кажется он была у командира взвода. Он лежал где-то там, впереди.
Быстро передёрнул затвор – показалась пуля, блестящая, ровная, красивая, с золотистым оттенком.
– Это ты так свистишь в полете? – Подумал Степаненко. И тут же новая мысль обожгла его – А я не свихнулся случайно?
Оглянулся.
Вокруг была та же самая картина – трава, солнце, и десяток трупов вокруг него.
– Чрик – снова раздался свист птички.
– Уйди же от меня сука! – И он передёрнул затвор.
Птичка как будто почувствовав опасность полетела невысоко над полем. Оптический прицел медленно пополз за ней.
Вот влево … она уже не там … у дороги … теперь в кустах … а это что?
Его внимание привлёк дом вдалеке. За ним – другой … Рядом с ним была видна легковая машина, сарай. И десяток солдат.
– Это они расстреляли нас?
Что они за это получат? По медали? Отпуска? Денежную награду?
А десять тел будут зарыты тут, возле дороги.
И эта сука птичка будет срать на их могилы.
От ненависти его лоб стал ещё более потным.
Но то что происходило в прицеле винтовки снова отвлекло его от раздумий.
Какой-то солдат отделился от всех и направился за дом, в небольшую будку. Кажется сортир.
– Что? По малой нужде?
Он вспомнил как любил шутить про солдатский сортир и как его товарищи смеялись. А теперь они мертвы.
– Несправедливо. – Подумал Степаненко – Я ещё раз рассмешу Вас, друзья.
Солдат вошёл в сортир. Прошла минута, две …
– Что-то долго ты не выходишь из туалета – сказал он вполголоса – Наверное очко тебе расширить надо.
И прицелившись в дверь туалета на уровне сидящего на корточках – выстрелил. Сухой треск резанул по ушам и тут же утих.
Он снова прильнул к прицелу – из толчка никто не выходил.
– Наверное срется хорошо теперь! – Повернулся к лежащему трупу ефрейтора сказал он.
Тёплый ветер шевелил светлые волосы ефрейтора а возле его застывших губ уже роилось несколько мух.
– Не смеёшься? Ну ничего .. я тебя рассмешу по настоящему – И снова прильнул к оптическому прицелу. Расстояние до деревни было далёкое и звука выстрела никто не слышал. Теперь его внимание привлёк слабый огонёк видневшийся в приоткрытой форточке окна.
Кажется что там курили.
– Дышать будет нечем – назидательно сказал Степаненко – надо бы шире приоткрыть. – И пальнул прямо в форточку. Огонёк сигареты тут же исчез в тёмном проёме комнаты.
– Теперь порядок! – И оптический прицел медленно заскользил по деревне выискивая новые объекты для шуток.
Вот машина отъезжает. Уже почти скрылась вдалеке, в клубах придорожной пыли.
– Что же тебе никто счастливой дороги не пожелал то? – И пальнул ей вслед, на уровне водилы.
Машина вдруг потеряла скорость и начала съезжать в кювет.
– Смешно? – Снова повернулся к сержанту. Но лишь больше мух собралось у его неподвижного рта.
Лишь синее губы у него стали.
Снайперская винтовка блестела на солнце – как будто теплее стала в руках … живее… веселее … как будто просила – давай! Давай веселиться дальше солдат! Я люблю это!
– Давай – ответил тот. И снова прильнул к прицелу.
Только теперь в деревне заметили что их обстреливают. Но не могли понять откуда. Солдаты бегали растерянно махая руками. Откуда-то выскочил офицер и что-то кричал им.
Какой-то солдат выскочил из сарая я небольшим ящиком и надев наушники себе на уши начал что-то кричать в него.
– Чего же так кричать? Уши не мыл, что ли? Сейчас прочистим тебе уши – и прицелившись в правый наушник пустил четвертую пулю. Тело солдата вдруг стало сразу короче и он стал оседать на землю.
В это время офицер бежал по направлению к сараю и вытаскивал на ходу пистолет из кобуры.
– Ты что, в школе кросс не сдавал? Разве так надо бегать?
И прицелившись ему в задницу нажал курок.
Офицер подлетев в воздухе – приземлился прямо в раскрытую дверь сарая.
– Вот так бегать надо!
Где-то сзади него раздался шум. Топот сапог.
– Сдавайся сволочь! Ты окружён!
Только теперь он стал понимать – это не игра. И не сон, жуткий и страшный.
– Зачем я здесь? – Мелькнула отчаянная мысль. – Я хочу домой, к маме .. – И перевернулся на спину.
Перед ним стояла дюжина солдат с автоматами направленных прямо на него. И офицер с орлом на фуражке.
Вот она и привлекла его внимание.
– Птичка – улыбнулся Степаненко и пальнул в неё последний патрон ….
Точка.
В этом рассказе…
Я не хочу больше вспоминать Степаненко. Ни очереди автоматных очередей которые разворотили его тело. И как умирающего офицера тащили на плащ палатке. Как на его могилу положили фуражку – с прострелянным орлом. Под звуки полкового оркестра, венков, слез. Как поднимали над его могилой – полковое знамя.
И как там, возле трупа Степаненко – незарытого и брошенного в поле, осталась ржаветь лишь его снайперская винтовка.
Одинокая и развороченная как и он, пулями тоже.
Я просто хочу чтобы подобные воспоминания с того света – не приходили ко мне больше.
Чтобы цензор перестал доводить мои произведения до абсурда – красивого, но абсурда. Без высоких идеалов, без вечного и прекрасного по сути.
Чтобы океан душевного покоя захлестнул меня. Всецело и полностью. Навсегда и вовеки.
Я хочу покоя.
Лишь покоя. И ничего – кроме покоя. В этом грёбаном мире.
Автопортрет
Зачем ты поместил гроб в свой автопортрет? – Спросишь ты меня.
Ну что же, попробую объяснить тебе дружок.
Оглянись вокруг себя. Что видишь ты?
Маму, папу? Любимую девушку? Кучу красок, цветов, запахов?
– Допустим – ответишь ты. И добавишь строго – Только на фиг мне гроб в автопортрете?
– Обожди выкидывать его – отвечу я мудро. – Успокойся.