Светка скоропалительно выскочила замуж на первом курсе пединститута. «Ну, спасибо», – злилась я на дочь, а по пути на себя. Есть в кого. В мамочку пошла. То есть в меня. Потом подумала как следует и (нехорошо, конечно) вздохнула с облегчением. Во-первых, легкомысленная Светка оказалась по сравнению со мной очень даже разборчивой. Муж попался приличный, работает менеджером в процветающем предприятии и, как ни странно, влюблен в эту стрекозу по уши. Во-вторых, у него собственная квартира, причем в соседнем доме. Из чего вытекает в-третьих – в доме освободилось место. Подъезд очистился от Светкиных воздыхателей, мебель в зале встала вдоль стены, и Михаил Самуэльевич с постелькой и миской переехал к нам с Вовой.
Через определенное время Светка сообщила, что собирается стать мамой. Еще раз мерси, доча. Мне сорока нет, а уже отправляют в тираж. Примерила себя к новому статусу. Получалось не очень. В голову полез обидный анекдот: сначала она девочка, потом – девушка, молодая женщина, молодая женщина… молодая женщина… старушка умерла.
Как всем беременным, дочери не хватало костного материала. Говорят, девочки «съедают» больше маминых зубов, чем мальчишки. Но Светке повезло с плановым зачатием во время изобилия витаминов в аптеках. В магазинах я в восторге замирала перед детскими туалетными наборами, платьишками, игрушками. Раньше, в диком безденежье девяностых, мы о таких мечтать не смели. В магазинах было пусто, как в стратосфере, только звездочки мерцали на коньяке «Наполеон». А между бутылками паленого коньяка – стопочки турецких презервативов с усами. Правда-правда, не вру. Усы были черные, свирепо встопорщенные, и весь комплект удивительно напоминал белого от ярости душмана-лилипута в полиэтиленовом дождевике. «Чтоб лучше щекотались», – объяснила продавщица, приметив, как я пялюсь на усатые презервативы. Позади нее на полках возвышались пирамиды из банок кукумарии. Ку-ку, Мария. Какой остолоп обозвал так бедное морское растение, не подумав, как по-русски звучит? Одиннадцать тысяч за банку теми деньгами, мамочки мои! А финансовая пирамида из трех букв, в которую мой Вован сдуру бросился, как в омут головой, а ваучеры рыжего пройдохи, а зарплата раз в год перед выборами?! Я из кожи вон лезла, чтобы дети голода не знали. Если на столе в праздник стояло блюдо с пельменями, значит, ночи не спала – тряпкой махала в борцовском зале по соседству. Зал великанский, почти стадион. Ни одна уборщица не держалась, понедельно нанимали. А еще надо было потакать гастрономическим претензиям Вовы, Михаила Самуэльевича и диетическим нуждам Розы Федоровны. Вы, может, думаете, что жалуюсь… Ну и думайте, но выговориться дайте!
Чесслово, выгадывать приходилось на всем. «Все» была я сама. Мне всегда хотелось дорогие серьги и косметику. Мне хотелось норковую шубу, сделать операцию на бедрах – убрать целлюлитные месторождения, съездить на море. Вместо этого я пахала на двух работах как папа Карло. Заходила за хлебом в соседний комок и целую минуту разглядывала дорогущий абрикосовый компот в мучительных спазмах – купить не купить. Я тогда пылко любила этот компот. И так ни разу и не купила.
После роддома мы забрали дочь с ребенком к себе. Нет-нет, ничего такого, просто Светкин муж на полмесяца отбыл в важную командировку. Перед отъездом привез все необходимое – кроватку, ванночку, детское приданое. Сверх того – корзину цветов с доброй сотней пришпиленных скотчем записок-сердечек. Всю ночь, наверное, сочинял и клеил, вот не лень было. Светка читала, смеялась и немножко плакала. И я, глупая, вместе с ней.
Паниковский переехал к Лерке с бабкой, мы с Вовой – на матрац в кухне. А в зале, сразу ставшем центром мироздания, воцарилась новенькая внучкина жизнь, измеренная пока что несколькими днями и классическим (3500) весом.
Коллеги приветствовали:
– Здорово, бабка!
Я оглядывалась: сзади никого. Ага, нормально. Это мне.
Вовка отнесся к дедовскому званию стоически. С изумлением я слышала, как над детской кроваткой раздаются его воркующие трели, а из уст (когда он опрометчиво полагал, что находится вне досягаемости чужого слуха) изливается смесь флоры, фауны, политики и бог знает чего еще: «Кукушечка, пташка, Бабрак Кармаль (этот-то с какого привета?), а-ля-улю, цветочек, белочка, солнышко…»
Роза Федоровна стала бабушкой с двойной приставкой. Порывшись в сундуке, с которым никогда не расставалась, вытащила заветную коробочку с известными сокровищами: два колечка, мелкие бусики из янтаря и серебряная брошка в виде оленихи с олененком. Животные такие изящные и миниатюрные, что непонятно, как художнику удалось вделать в махонькие мордочки совсем уж микроскопические, но живые и яркие бирюзовые глазки. Брошку старуха добавила к сдержанной телеграмме моей свекрови: «Поздравляем внучкой».