– Любопытно, откуда он узнал такие подробности, – сказал Шухарт. – Про тетради, про разработку нового оружия.
– Говорит, есть контакты в ЦРУ. А узнал, когда уже ничего не изменишь.
Идиллия рассыпалась, мужчины поднялись. В обе стороны тянулись дома, прозванные Седым кварталом, хотя правильнее было бы называть все эти кварталы – Чумные, Слепые, Непомнящие, Безумные – Мёртвым городом. Ничего живого тут не осталось, совсем ничего. А то, что стёкла в окнах целые, – обман, который тем страшнее, что по ночам (Шухарт рассказывал) в некоторых из окон, бывает, горит свет…
Миледи сидела на асфальте и, сдерживая стоны, обрабатывала ожоги на бедре. Несколько «пушинок» её чувствительно зацепили. Она произнесла:
– Сэр Гадот любит фантазировать, а ты, малыш, слишком доверчивый. Во-первых, никакой геопунктуры не существует, я бы знала, во-вторых, Посещение сделало все эти военные игры куда менее актуальными. Возможно, в банке спрятано что-то совсем другое.
– Да мне накласть, что и где спрятано. Я брата ищу, – вколотил Алекс. – А сэр пусть финансирует.
– Разумно.
Миледи встала, подошла к Шухарту, мучительно хромая, и вдруг – выписала ему хлёсткую пощёчину.
– За то, что я тебя спас? – холодно удивился он.
– За «мамзель».
Остаток пути я думал о том, как будем возвращаться. В свете последних новостей это представлялось делом непростым. Вопли с реки, а также неведомый преследователь, шедший за нами, которого Миледи тоже заметила (каким образом, интересно), – всё теперь укладывалось в мозаику, и складывавшийся узор мне решительно не нравился.
Перед детской площадкой я устроил привал. Детская площадка – это кладбище, где закончили свой путь большинство горемык, пытавшихся дойти до Приюта. Кладбище, нафаршированное минами. Если легенды не врут хотя бы на одну десятую, нам бы развернуться и пойти домой…
– Посидим, помолимся, вспомним пережитое, – говорю спутникам, а сам вынимаю флягу и приникаю к ней, как к материнской титьке. Набираюсь жизни перед последним броском. Неизвестно ведь, смогу ли когда обжечь горло крепеньким?
Седой квартал одолели быстро, в чём нет ничего удивительного. По городским улицам, в общем, ходить безопаснее, чем где бы то ещё. Вся опасность – она в домах, в которые мы, ясное дело, не заходили. Канализационный люк только этот дурацкий здорово потрепал нервы. Не сам люк, а крышка. Тяжеленная даже с виду, чугунная, круглая, не лежит на колодце, как ей полагается, не валяется где-нибудь поблизости, а стоит вертикально, не падает. На ребре, на гурте. Сколько лет стоит, бог весть. Но это бы ладно… Обходим мы люк, крадёмся мимо, стараясь крышку не потревожить, и вдруг она поворачивается вслед за нами – как стрелка за магнитом! Миледи тоненько: «Ой…» – и заткнулась. Пока не оставили мы эту железяку далеко позади, так и следила она за нашими передвижениями, зараза. Я всё ждал какой-нибудь подлянки, готов был, натянут как струна… Обошлось.
Нашли «синюю панацею», которая на сей раз была ядовито-зелёная. Гигантское пятно слизи на окне первого этажа, стёкшее на карниз. Будто великан плюнул. Попадается, кстати, ещё и жёлтая, но раз уж прозвали синей, значит – синяя. С виду – гадость гадостью, плевок и есть плевок, а чудеса делает. Товарищи мои обрадовались, панацея-то не абы какая, а живая, самый смак. Сменили повязки на ранах, Алекс на руке, Миледи на бедре…