Карусель – это диск диаметром шесть футов с гнутой рамой и четырьмя сиденьями, посаженный на вал, проржавевший и перекошенный. Человек лежал на земле с той стороны, поэтому его было не видно. Он тяжело встал, хватаясь за раму.
– Рыжий, ты?
– Винни, – сказал Шухарт. – Далеко ж тебя занесло.
– Подойди, чувак, я не могу стоять.
Шухарт осматривал эту часть площадки, не спеша ни подходить к человеку, ни вообще что-либо предпринимать. Сделал резкий жест рукой: замерли! Сталкер по прозвищу Винни-Пух был предельно истощён, в чём только душа держалась, он звал к себе, умоляя и сердясь, однако Шухарт так и не двинулся с места, пока не сказал:
– Не скучай, Винни, нам пора. Увидимся.
– Уходишь?! Бросаешь?! – Человек задохнулся от гнева. Отцепившись от карусели, заковылял к коллегам по ремеслу, ускоряясь, фактически побежал, и лицо его было страшно, Миледи невольно попятилась, а Мелок приготовился к встрече… Ничего не понадобилось.
Казалось, вот сейчас доходяга бросится на Шухарта – и вдруг он оказался ярдах в двадцати, по ту стороны карусели. Не в силах успокоиться, возобновил свой болезненный бег, обогнул карусель, но, оказавшись на расстоянии плевка, снова был переброшен назад. Граница ловушки обозначилась.
– Влево, вправо тоже? – спросил Шухарт с сочувствием.
Винни-Пух рухнул на землю, хватая ртом воздух.
– Здесь круг… Замкнуло, карусель примерно в центре… Суки, ненавижу…
– Их вроде двое было, – вспомнила Миледи. – Помню напарника, которого звали…
– Жгучий Пух, – помог Шухарт и показал рукой. – Вон его напарник валяется, вернее остатки. Почему, ты думаешь, Винни продержался два месяца? Организовал себе запас мяса. А ведь друзья были известные в городе персоны. Меня он зачем подзывал, как думаешь?
– Господи, – сказала Миледи.
Они двинулись своей дорогой. Винни послал им вслед: «Когда вы накроетесь, я станцую», но всем было до лампочки, в гробу они видали такие напутствия, только Алекс оглядывался, а потом риторически вопросил:
– Воду он что, из гидранта пил?
Очевидно, так. Одна из колонок, откуда садовник брал воду для полива, тоже оказалась в замкнутом круге. Вода подавалась не из водопровода, а из пруда, и если раньше её качали насосами, то сейчас взбесившийся пруд регулярно выплёскивал себя через все возможные ходы.
Флаг, когда-то развевавшийся на мачте, давно сгорел, то ли молния попала, то ли Зоне чем-то помешал. Но мачта уцелела. Под ней стрелка и нашлась. И предписывала она идти прямо по площадке для построений – к предпоследнему знаку, выложенному на постаменте памятника. Памятник стоял между корпусами и изображал какого-то из королей Георгов. А последний знак, отчётливо видимый даже без бинокля, красовался возле входа в корпус для дошкольников; вместо стрелки-указателя там поставили игрушечный средневековый замок.
Вот только асфальт на площадке был, как перед рынком, ненормально чёрный и в трещинах. Трещины складывались в узоры, похожие на паутину. А ещё здесь было полно вдавленностей, таких же, как на месте ловушки, утащившей Шланга. И что, идти напрямик, по стрелке?! У Алекса внутри всё восставало, едва он представлял себе этот путь. С Шухартом творилось примерно то же, только в масштабах истинной драмы, ведь ему, командиру, приходилось делать выбор за всех.
Пошли кружным курсом. И благополучно добрались до угла второго корпуса – того, где раньше жили старшие дети. Ещё шаг, и попали бы из солнца в тень, пробив своими телами резко очерченную границу света и тьмы. Такая манящая на жаре тень. Ещё бы шаг… Шухарт едва не подпрыгнул:
– Стоять!
Чутье командира, обострившееся в Зоне, спасло и его самого, и, возможно, группу. Дрожание воздуха, едва заметные искажения в рисунке кирпичной стены, сгустки тьмы, затаившиеся в тени, всё это осознавалось не разумом, а шкурой. И, наверное, помогла одержимость Холдена, шедшая рядом, как невидимый участник экспедиции. Холден истово верил легендам, гласящим, что самые ценные артефакты Зоны рождают вокруг себя «мясорубки», требующие жертвоприношений. Для того и несли живность, для того, в конце концов, он и навязал группе юного Шланга.
Легенды не врали. В пространстве между корпусами по-хозяйски расположилась «мясорубка», голодная, ждущая. Если бы шли к памятнику по прямой от флагштока, то этой встречи избежали бы. А отсюда другого пути нет. И возвращаться нельзя… Что ж, настало время покормить ловушку.
– Любишь ты, гнида, тёплое, живое, свежее… – шептал Шухарт, выпуская кролика. – Жри, стерва, подавись…