Алекс впитывает рассказ Боба, весь внутри чернея, он страстно хочет выйти наружу и встретить Барри, и я говорю ему: спокойно, друг, успеешь, никуда Барри теперь не денется. Лучше посмотри в окно: Миледи больше нет перед входом, и это беспокоит меня куда больше.
Неужели вошла в Приют?
Наша троица спускается вниз. Миледи рыскает по первому этажу, переходя из комнаты в комнату. Узнать её куда легче, чем, например, нас с Алексом: мы-то скакнули с двадцати трёх в десять, из мужчин в мальчики, тогда как она – с тридцати шести в двадцать три, именно столько ей было в момент Посещения. Рюкзак она предусмотрительно оставила при входе, чтоб не пропал. Аппетитная девица в мини и обтягивающей футболке, так бы и… Тьфу! Это уже не мои мысли. Алекс, говорю, придержи фантазию. Хохочем в голос, и пятилетний Шланг громче всех.
Она нас замечает…
Приторможу на минуту. Я лучше вас понимаю, что вся эта история с мгновенными превращениями из взрослого в ребёнка, из старого в молодого и обратно выглядит слишком по-детски. Так вот, я упрощаю специально. Конечно, если взаправду, процессы омоложения были не такими стремительными, весьма непростыми и чересчур физиологичными. Мозги наши менялись вместе с телами, в них мало оставалось от прежних мотиваций, знаний, навыков. И с одеждой было не совсем так, но… В задницу! Есть вещи, которые противно вспоминать. Хочу сказку.
Уверен, вы хотите того же, засранцы.
В руках у Миледи – «губка», кругленькая, ещё чистенькая. Большая, с теннисный мяч. Вот, значит, что она искала в вещмешке, вот что принесла в Зону – с дальним, значит, прицелом…
– Миледи, – зовёт Шланг. Называть её так уже не шутка, а издёвка. – Не Грааль ли вы ищете, Миледи?
Она подходит к нам, а смотрит только на Шланга.
– Малыш, это невероятно. Как это может быть… как ты сумел…
– Как букашка выбралась из спичечного коробка пришельцев? Уверяю вас, мэм, совершенно самостоятельно. В том месте, где оставили щёлочку, букашка обгрызла края.
Зелёное небо беззвучно колотило об землю, воздух пузырился, и кто-то складывал город по сгибам, будто лист бумаги. Мысли царапали вилкой по стеклу. Как тут не превратиться в перепуганного муравья, управляемого инстинктами? Взрослые брызнули кто куда, позабыв про детей: воспитатели, медсестра, логопед. Рассеялась старшая группа. Младшие забились под кровати, под столы, в шкафы. И только Боб, в отличие от других детей, побежал в соседний корпус – искать старшего брата. Не нашёл и спрятался там – под кроватью Алекса. Когда всё кончилось, вернулся в свой корпус, а здесь уже иное время и иные дети, застрявшие в самих себе. Если б не побежал за братом, был бы таким же. Но, поскольку вошёл Боб снаружи, открытая им дверь и стала той спасительной щёлочкой в колдовском замкнутом мирке. Так и жил он: сначала не покидал территорию Приюта, питаясь местными запасами и быстро теряя всё человеческое, потом начал выбираться в Зону, на своей шкуре познавая её жестокий нрав, а потом – в нормальный мир, на волю, где неизбежно взрослел и где стал подростком. Проводя бо́льшую часть времени вне Приюта, так и превратился в Шланга, нелюдимого и скрытного.
– А почему вы жуёте «булавки», мальчики? – с подозрением спросила Миледи.
– Нам можно, мы маленькие, – ответил Алекс.
– Так вы хотите посмотреть на свой темпоральный стабилизатор, мэм? – напомнил Шланг.
Ещё бы. Этого и Алекс хочет, и Шухарт вряд ли откажется. Опять они поднялись, теперь – на самый-самый верх, в одну из мансард. По пути, мысленно посовещавшись, решили не подключать гостью к своим мозгам. Боб категорически был против. Такое доверие надо заработать, а это не про Миледи.
В уютной комнате со скошенным потолком лежал на кровати парень лет шестнадцати-семнадцати, то ли спал, то ли в коме, во всяком случае дышал. Голый по пояс, в одних спортивных штанах.
Тело его светилось.
Свечение даже днём было видно, а в темноте, наверное, это нечто.