Гута, намывая овощи для салата, сообщила, что Мартышка чувствует себя хорошо, вот сейчас Мартин должен был уже забрать близняшек из школы и поехать к ней, они там в который раз спорят насчёт имени малыша. Хотя и так всё ясно. Назовут Кириллом, чтобы потрафить Рэду.
– А что, – кивнул Бен-Галеви, – хорошее имя. И вообще… знаете, я думаю, он это заслужил. То, каким он был и каким стал… и то, что он сделал для нас всех.
Гута небрежно взглянула на него через плечо.
– И что же, по-твоему?
Бен-Галеви пожал плечами:
– Сделал нас всех счастливыми. Никогда не любил громкие слова, но иначе не скажешь.
Гута открыла духовку, убедилась, что всё в порядке, и, отложив прихватку, начала резать огурцы.
– Ну да, – сказала она, – это ты верно подметил. И по-другому не скажешь.
Она сбросила кубики в салатницу и взяла из миски помидоры. Зло дунула на выбившуюся прядь.
– Скажи, – произнесла тихим спокойным голосом, – а ты когда-нибудь представлял себе, что от счастья можно устать? Вот оно – большое, сияющее, тёплое, – и ты изо дня в день касаешься его то недоверчиво, то с восторгом, а потом вдруг замечаешь: что-то изменилось. Не с ним – оно всё такое же большое, сияющее и тёплое. С тобой…
Бен-Галеви смущённо кашлянул.
– Не представлял, – сказала Гута. – И правильно. Если вдруг когда-нибудь такое случится, учти: главное – делать вид, что ничего-то и не случилось.
– Ну, – выдохнул он, – мне пора. Скоро открываемся, а надо ещё созвониться с Гарри, чтобы подвёз с десяток ящиков тёмного. И на автовокзал съездить.
– Может, хоть в этот раз никого не будет, – тихо сказала Гута.
– Может, и не будет.
Ни он, ни она в это не верили.
– Ну почему, – сказала вдруг Гута, – почему ему так это нужно? Двадцать пять лет он их туда водит изо дня в день. Что, другой бы не смог? Ладно, не смог бы, хорошо. Ну, пусть водит. Пусть. Но он же не умеет делать передышки. Отдыхать. Просто разучился отдыхать. Ты его видишь каждый день, он же вымотанный, как чёрт. Сколько раз я ему говорила…
– Знаете, – кашлянул Бен-Галеви, – я ведь тоже устаю после работы. Но она мне нравится.
– Но по выходным ты сидишь дома, и этот твой… как его, не помню – он принимает клиентов вместо тебя. Господи, да хоть бы пару раз в году!..
– Я поговорю с Рэдом, – пообещал Бен-Галеви.
Гута покачала головой.
Она проводила его до дверей, рассеянно щёлкнула замком и постояла, слушая, как трескочут в саду сверчки.
Вернулась на кухню и снова взялась за стряпню. Скоро вся семья будет в сборе, и ей нужно всех накормить, даже чёртова самовлюблённого трудолюбивого безответственного муженька.
У неё совсем не оставалось времени. Но она позволила себе пару минут постоять, вдыхая сладковатый запах хризантем и рассеянно улыбаясь.
3
Часам к восьми вечера Вадим наскипидарил себя так, что готов был уже всё бросить и бежать в Зону. Эрик посмеивался в усы, хотя волновался не меньше. Он поймал себя на том, что с тех пор, как стемнело, постоянно взглядывает на часы.
На рюкзак Шухарта, который принесли «паломники», он старался не смотреть.
В конце концов, Эрик включил приёмник, и они делали вид, что слушают новости. Потом Вадим поднялся и в который раз подошёл к окну. Свет двух цыплячьего цвета фонарей расплёскивался на узкой полоске между воротами и шлагбаумом. Всё остальное тонуло в чернильном, простудном мороке.
– Давай перекусим, – предложил Эрик, доставая из-под стола пакет. – Зря, что ли, я на обратном пути заезжал в лавку?
– Не надо было их отпускать, – сказал Вадим, не оборачиваясь. – Расспросить…
– Контракт есть контракт: они возвращаются, кто-нибудь из дежурных отвозит их в город.
– Значит, надо идти. Вам или мне.
– Вообще-то, – сухо проговорил Эрик, – мы тут как раз для того, чтобы никто туда не совался. Подыхает Зона или нет, а гробануться в ней – что два пальца… Тем более в темноте.
– Так что́, по-вашему, мы должны…
Он вдруг осёкся и маятником качнулся назад. В размытом жёлтом мареве промелькнула тень, которой там неоткуда было взяться.
– Vot chyort! – пробормотал Вадим, недоверчиво качая головой.
Заскрежетала заборная решётка. Тяжёлое тело ударилось о неё и, отшатнувшись, снова растворилось в сумраке.
Эрик, чертыхаясь, нашёл наконец ствол и вслед за Вадимом выскочил на площадку перед шлагбаумом. Ходячие мертвяки давно уже перестали покидать могилы – только потому, что, грубо говоря, закончились. Или что же, думал на ходу Эрик, это Зона напоследок выдавила откуда-нибудь старых, многотыщелетних?.. возродила и выпихнула из земли? облекла в плоть, впрыснула в жилы кровь?
Он сделал пару шагов, едва не поскользнулся в луже и наконец разглядел визитёра.
Ну да, конечно. Какие «многотыщелетние»? Мог бы с самого начала сообразить!..
Вадим уже вручную отжимал планку шлагбаума, чтобы Шухарт мог протиснуться.
Устал как пёс, это сразу было ясно. Ещё и замёрз, небось, хотя кто его знает. Он почти всегда такой после Зоны: краше в гроб кладут.
– Долго ты сегодня, – сказал ему Эрик.
Шухарт кивнул и побрёл ко входу в КПП. Кажется, он спал на ходу.
Когда Эрик с Вадимом зашли, Шухарт уже сидел рядом с рюкзаком и тупо смотрел в его нутро.
– Переодевайся, – велел Эрик Вадиму, – отвезёшь его домой. А то навернётся по дороге или собьёт кого-нибудь, сталкер хренов. Кончишься ты на работе, Шухарт, загоняешь себя до смерти. Ты где эту рванину добыл?
Шухарт непонимающе взглянул на него, потом улыбнулся краем рта:
– Держу на всякий случай. Хорошо хоть, они не догадались сапоги захватить.
Он встал и с кряхтением начал стаскивать с себя вонючие, засаленные тряпки, которые лет сто назад, может, и были одеждой. Вадим поймал взгляд Эрика и включил кондиционер.
Потом они все втроём дошли к стоянке, Эрик закинул рюкзак Шухарта на заднее сидение, и машина понеслась в ночь.
Шухарт сидел, привалившись плечом к дверце, и делал вид, будто дремлет. Он помнил, что надо было ещё куда-то зачем-то заехать, но куда и зачем – уже не помнил. Вадим вёл машину ровно, только иногда бросал на Шухарта колкие взгляды.
– Ну спрашивай уже, – сказал Шухарт беззлобно.
Вадим вздрогнул и какое-то время смотрел на дорогу.
– Я не знаю, что спрашивать, – сказал он наконец. – Ни одного умного вопроса.
– Давай глупые. Начни с того, зачем тебе это нужно.
Вадим пожал плечами:
– Просто, понимаете, у нас в семье дед всегда был… ну, как икона. Отец его плохо помнил, о нём в основном бабушка рассказывала. И я с детства знал, что, когда вырасту, должен быть как он. Не буквально, конечно, а…
– Понимаю, – кивнул Шухарт. Он повёл плечами, пытаясь сесть удобнее, но Вадим гнал машину слишком быстро. Хорошо ещё, они пока были в заброшенных кварталах. Может, подумал Шухарт, скоро отпустит. Должно отпустить.
Хотя должно было, по-хорошему, ещё часа два назад. Ну, час, при самых худших раскладах.
Вадим шумно вздохнул.
– И вот выходит, вроде я и знаю про деда многое. А толком – считай, ничего. Бабушка – это бабушка. Ну, статьи я его читал. Разве можно по статьям понять душу человека?
«Ишь какой, – подумал Шухарт. – Душу ему подавай, на меньшее не согласен».
Он попытался, не обращая внимания на мельканье «нитей» и «лепестков», найти нужные слова.
– В общем-то, я Кирилла плохо знал. Про себя, тем более про семью, он почти не рассказывал. Но, если задуматься, – разве в этом дело? Бывает: посмотрел на человека и сразу всё про него понял. Так и с Кириллом. Он был хороший человек, твой дед. Как витражное стекло после дождя: светлый и чистый. Настоящий. Таких мало. Вот если б их было больше – или развалилось бы всё к чертям, или мир стал бы лучше, я не знаю.