Мальчик. На третьем этаже дошкольного корпуса. Залез ногами на подоконник, прилип лицом к стеклу и смотрит вроде как прямо на меня. Я выронил всё, что было в руках, ну, вы понимаете, как не остолбенеешь от такого. Все мысли вымело из головы, кроме одной: не вернуться ли, пока не поздно? Или уже поздно? Очень страшно, ребята. Никогда мне не было так страшно.
Компаньоны мои вскочили, глядючи на меня, а я сказать ничего не могу, тычу пальцем: смотрите. Пока тыкал, фигура за окном исчезла. Длилась эта хрень секунду-другую, не больше. «Что?» – спрашивают они в один голос, а я только рукой машу, отстаньте, дескать, чем ещё больше их напугал. Они ж надеются на проводника. В Зоне больше не на кого надеяться, только на себя да на проводника, и если кто-то из этих двоих с катушек слетает… да, ребята.
А главное – в Зоне ты никогда не уверен, где обман и где правда.
– Что ж они с нами делают, – говорю, – нелюдь поганая…
Нашарил выпавшую флягу и прикончил её в полтора глотка.
– Ты про пришельцев? – спросила Миледи. – Не обманывай себя, Рэд, их нет в Зоне. Заглянули сюда на вечерок и удалились, оставив нам кучи мусора. Вы, мальчики, конечно, не слышали о гипотезе маэстро Пильмана, а жаль. Вероятно, пришельцы нас просто-напросто не заметили, как мы не замечаем букашек, когда съезжаем с дороги на обочину, чтобы отдохнуть и поехать дальше…
– Гипотеза о пикнике, – перебил её Алекс. – Я читал.
– Ты? – бесконечно удивилась доктор физики. – Где, как?
– Холден меня пускал в свой архив. У него есть всё, что касается Зоны, любая официальная и неофициальная информация, беллетристика, даже высказывания шоуменов и спортсменов.
– Ах, да, ты ж ему как сын.
– А ты – как сестра… Я уже думал над гипотезой господина Пильмана, милая тётя, и наш Приют плохо укладывается в концепцию пикника. Я бы дорисовал картинку. Пришельцы, которые отдыхают на лужайке, не обращают внимания на местную фауну, но это – взрослые. Допустим, они взяли с собой ребёнка, девочку. Она поймала букашек, на которых взрослым наплевать, и положила их в спичечный коробок. А уезжая, бросила. Коробок так и валяется где-нибудь в луже, гниёт. С букашками внутри… Думаю, пришельцы нас всё-таки заметили, пусть и на уровне их малыша.
– То есть Приют – это спичечный коробок? А пруд – это лужа? Любопытная дорисовка. – Миледи воодушевилась. – Продолжим твою мысль. Если существуют области законсервированного времени, это значит, что Посещение продолжается. В том кусочке Зоны, где время замерло, Посещение длится и длится. Получается, Земля пока ещё не брошена, и ничего ещё не закончилось.
– Пугаешь?
– Сама пугаюсь. Скажу больше, мальчики, меня иногда охватывает уверенность, что костерок в Зоне тлеет. Я про костёр, разожжённый любителями пикников. С виду осталось мёртвое пепелище, но угольки в нём горячие. Почему не затушили? Чего нам ждать?
– Кто-то печёт картошку и вернётся покушать, – весело подхватил Алекс. – Возьмёт обжигающую картофелину, перебрасывая из руки в руку. Если упустит время, вместо вкусной корочки получит золу. Мы с Бобом, помню, пекли картошку у себя в саду, ещё до интерната. А заедали варёной сгущёнкой… Рут, не нагоняй тоску. Эти твари могут вернуться в любой момент – безотносительно спичечных коробков или угольков на пепелище. Представь: компания, устроившая на Земле пикник и хорошо здесь погулявшая, снова проезжает мимо. У них остались отличные впечатления от прошлого раза. И что им мешает снова свернуть на приглянувшуюся лужайку? Ничего не мешает.
– Ты к тому, что надо быть готовым?
– Нет, просто в некоторых ситуациях от нас ничего зависит. В связи с чем хочу спросить, что ты делаешь завтра вечером…
Они ворковали, перебрасываясь умными фразами, а я сидел, оседлав рюкзак, и уговаривал себя: вставай, сталкер, подъём! Ребёнок в окне словно стержень из меня вынул. А до темноты, между прочим, шесть часов. Если не успеем вернуться, будем всю ночь лежать где-нибудь кверху задом, трепетать, как тот кролик, и ждать рассвета… Возвращаться мы планировали в обход стены, на западе. По речке нельзя, жабы, конечно, обнаружили дыру, они по два раза на дню заграждение осматривают. Жабы нервные, чуть что – стреляют, причём не столько в тех, кто в Зону идёт, на этих они клали, а в тех, кто из Зоны. А уж когда дыру увидят… Короче, путь предстоит не близкий. Самое время собирать свои рассыпавшиеся мощи, и вперёд… Так я встряхивал себя, но помогало плохо. И если б не катившееся колесо…
Это я в первую секунду подумал, когда заметил движение, – колесо, мол. Несётся по улице вдоль разделительной полосы, как будто с велосипеда соскочило. В совершенной тишине. А уже через секунду вижу: спиц-то нет, круг цельный, и звук появился, стремительно нараставший грохот. Это была стальная крышка от люка – та самая, двести фунтов чистого веса! Мчалась прямо на нас, пересчитывая трещины. И наконец я просыпаюсь, ору: «В сторону!» Только мы рассыпаемся, она перемахивает через бордюр и втыкается в ограду – ровно в месте, где мы располагались. Удар страшный, чугунные завитки на решётке погнуло, крышку отбросило ярдов на десять. Стоит она вертикально, по-прежнему не падает и звучно так вибрирует…
Подхватились мои бойцы и – без команды – махнули через оградку. Я за ними. Только тогда и осознали, что всё, рубикон перейдён. Мы на территории Приюта, и пути назад нет.
Гаек Шухарт не жалел, тропы-то не было. Плохо, когда не знаешь тропы, идешь вслепую по краю пропасти, не туда шагнешь – и… Алекс Мелок шёл теперь вторым, Рут Арден сзади, а первым – Шухарт. Следы тех, кто гробанулся, попадались повсюду: от истлевших тряпок до почти новых брезентовых рюкзаков, от отдельно лежащих костей до целых скелетов. Привычные «парилки», «давилки» и «комариные плеши» вычислялись легко, результаты их работы были наглядны и поучительны, однако этими аномалиями дело не ограничивалось.
Возле спортплощадки видны были свежие остатки тел, и висела там на сетке чья-то голова, не успевшая стать черепом, но это далеко, Шухарт туда вроде не собирался…
Прежде всего командир долго бродил вдоль ограды, выбирая место, откуда начать движение. «Из пункта А в пункт Б вышли три пешехода…», детская задачка. Но очень уж трудно найти пресловутый «пункт А», ведь это первая точка на сложной кривой, которая либо станет тропой, либо не станет. Внимание Шухарта привлекло нечто яркое, красно-бело-синее, похожее на изделие из конструктора «Лего»; эта штуковина лежала в изгибе парковой дорожки. Шухарт осмотрел её в бинокль и вдруг воспрянул, махнул рукой: есть направление, за мной! Когда дошли, оказалось, и впрямь «Лего». На дорожке, когда-то утрамбованной и посыпанной гравием, а теперь поросшей травой, красовалась фигурка, собранная из пластиковых кирпичиков: треугольник с палочкой. Похоже на указательную стрелку, где треугольник – острие.
– А у тебя в мешке такой же конструктор, – констатировал Шухарт. Алекс согласно кивнул. Всё точно, от Шланга остались детские игрушки, в том числе и конструктор, но какая здесь связь? Очевидно, командир связь находил, потому что опять схватился за бинокль, принялся осматривать территорию в направлении стрелки и тут же молвил с удовлетворением: «Вот!» Он чуть ли не сиял, суровый сталкер, никогда в Зоне не улыбавшийся. Он показал рукой: туда! И двинулся первым, поведя группу дальше, по стрелке, оставленной неизвестно кем, по бывшему газону, совершенно заросшему, и вскоре Алекс увидел, что направляются они к следующей фигурке из «Лего», лежащей на круговой садовой скамейке под одиноким клёном…
А потом что-то заставило Алекса оглянуться, и он крикнул Шухарту: «Стой!» И пошёл обратно, убыстряя шаг, и Шухарт тоже орал ему: «Стой», однако он не подчинился. Миледи, отстав на десяток шагов, застыла в нелепой позе – в полупоклоне, боком к движению. Вытянув вперёд руку, она смотрела на Белоснежку, на обычную садовую скульптуру, деревянную и крашеную. Краска поблёкла и облезла. Цепочкой за Белоснежкой выстроились гномики, такие же деревянные и облезлые.