— Значит, мы прошли линию фронта, — свободно вздохнул Карпенко. — Теперь будет легче.
К полночи миновали еще несколько хуторов и подошли к эстонской деревне. Карпенко на всякий случай послал вперед двух краснофлотцев во главе с Кудрявцевым. Едва краснофлотцы подошли к крайнему дому, как застрочил станковый пулемет. Падая на землю, Кудрявцев увидел, что стреляют из дзота.
— Бросай гранату в амбразуру! — крикнул один из краснофлотцев.
Кудрявцев, зажав в руке гранату, пополз к дзоту, но стрельба неожиданно прекратилась.
— Мы свои! — выкрикнули из дзота. — Не стреляйте!
Кудрявцев опешил. Он ожидал чего угодно, только не этого.
— Комиссар Карпенко здесь? — спросил все тот же голос из дзота. — Пусть подойдет к нам.
Кудрявцев насторожился. Он хотел предостеречь Карпенко, но тот сказал:
— Наши здесь. Строительный батальон. Я у них весной был. Вон в том доме, по-моему, у них штаб. Я сейчас узнаю.
Кудрявцев, помня наказ Букоткина, пошел было за комиссаром, но Карпенко взял с собой другого краснофлотца.
Карпенко направился в сторону дзота. Прошла минута, вторая, третья, показавшиеся Кудрявцеву вечностью. Что там у них? О чем долго говорить, если в деревне свои. Тишину ночи прорезала вдруг длинная пулеметная очередь. Ошеломленные краснофлотцы кинулись в стороны, спасаясь от пуль. Кудрявцев заметил — стреляли из дзота. «Карпенко там! Что с ним?!»
Он побежал к дзоту, чтобы швырнуть в амбразуру гранату. Но прямо перед ним бросал раскаленные угольки в темноту второй пулемет. Сколько же тут их?! Невольно попятился — наткнулся на убитого товарища. Перешагнул через него — и снова убитый. Где же остальные? В темноте, кроме желтых грохочущих огоньков, ничего не видно. Пригнувшись к земле, побежал к лесу, но оступился и упал в яму, наполненную водой. Над головой со свистом пронеслись пули и где-то за канавой, совсем рядом от него, впились в землю. Кудрявцев в бессильной злобе выхватил из-за пояса гранату и метнул ее в сторону дзота. Потом, не оглядываясь, побежал по канаве и вскоре очутился в невысоком кустарнике. Теперь пули были не страшны: враги стреляли в другом направлении. Кудрявцев торопливо перебежал кустарник, за ним начиналось небольшое поле и лес. На опушке он догнал четырех краснофлотцев, один из которых придерживал раненую руку.
— А где остальные?
— Не знаем. Еле выбрались сами, — отозвался раненный в руку краснофлотец.
Теперь они впятером должны были пробираться в Курессаре.
Ночь на 18 сентября 1941 года была, пожалуй, самой напряженной и страшной в жизни младшего лейтенанта Кухаря. После ухода комиссара и Мельниченко с краснофлотцами он остался старшим на батарее. Расчет первого и единственного способного стрелять орудия находился возле механизмов, готовый в любую секунду открыть огонь. Кто знает, может быть, во время прорыва потребуется помощь, ведь для этого они и остались на батарее.
— В случае чего открывай огонь прямо по вспышкам ракет, — предупредил Мельниченко. — А когда снаряды кончатся, уходи на лайбе Кааля в залив.
Кухарь приказал артиллеристам снаряды, оставшиеся на втором и третьем орудиях, перенести на первое. Один снаряд он отложил в сторону — подорвать орудие.
Тревожно и тоскливо было на душе у младшего лейтенанта. Он опасался за товарищей: смогут ли они пробиться из окружения? Ночь выдалась на редкость темная, дождь усилился. В двух шагах ничего не видно. Это на руку ушедшим. Но темнота и пугала. Как вести огонь в таких условиях? Определить дистанцию по звукам выстрелов и вспышкам ракет почти невозможно, а стрелять наугад по огромной площади бесполезно: снарядов едва ли хватит на пять минут боя. Темнотой могут воспользоваться фашистские разведчики и высадиться со стороны моря. Выставить дозоры Кухарь не мог — артиллеристов хватало лишь на обслуживание орудия. Все же он приказал двоим краснофлотцам из расчета и радисту Яценко лечь с трех сторон на бруствер орудийного дворика и внимательно вглядываться в темноту. Главное, чтобы противник не застал их врасплох.
Время тянулось медленно. Кухарь то и дело смотрел на свои ручные часы, осторожно подсвечивая карманным электрическим фонариком. По его подсчетам, группы Карпенко и Мельниченко должны были уже миновать узкий перешеек. А дальше идти не так опасно.
«Прошли. Не заметили фашисты», — подумал он. И тут же сквозь пелену частого дождя увидел тусклые мерцающие блики. Донесся слабый звук выстрелов. Значит, одна из прорывающихся групп наткнулась на врага.