— Теперь уже все, — проговорил Кухарь. — Осталось одно: уходить отсюда. Еще не все у нас потеряно…
По подсчетам Кухаря, лайба должна была выдержать десять человек. На север не пробиться; если же благополучно пересечь бухту Кейгусте, можно укрыться в прибрежных лесах, а оттуда пробраться в Курессаре.
Послышался гул моторов. Кухарь узнал «юнкерс». Теперь им не выйти на лайбе в залив, а иного выхода нет. Через минуту «юнкерс» пролетел над орудием, потом развернулся и закружил над батареей.
— Настраивайте рацию, Яценко, — распорядился Кухарь.
Пока радист крутил ручки настройки и называл позывные штаба, Кухарь, туго затянув шинель ремнем, прикрепил к нему гранаты. То же сделали и краснофлотцы.
— Штаб не отвечает, — доложил Яценко, — на этой волне говорит кто-то другой.
— Все равно. Давайте открытым текстом. Может, кто и услышит, — сказал Кухарь и, оглянувшись на боевых товарищей, передал: — Всем, всем, всем! Кончились снаряды. Идем в последний бой…
Отступление
С пристани Талику Харламов вернулся в Курессаре. Елисеев был в кабинете один.
— Как там на ориссарских позициях? — спросил он. — Рассказывайте.
Харламов рассказал о тяжелой обстановке, создавшейся на северо-восточном побережье Саремы: кончались снаряды, поэтому пришлось взорвать береговую батарею.
— Еще вчера майор Навагин приступил к оборудованию второй линии обороны на рубеже бухта Кунисти, мыс Трииги, — Елисеев подошел к карте. — Саперам помогает местное население.
Харламов только сейчас заметил у Елисеева новые нашивки: он стал генерал-лейтенантом.
— А подкрепления взять негде. И флот не обещает. Москва в опасности, Ленинград… Фашистская эскадра постоянно курсирует вдоль западного берега Саремы. Вероятно, попытаются еще раз высадить морской десант.
— Нельзя допустить, чтобы с запада немцы ударили нам в спину, — горячо сказал Харламов.
— В этом случае надежда на вашу артиллерию. А двадцать пятая батарея еще не поставлена на основание.
— Я потороплю строителей, товарищ генерал, — заверил Харламов.
— Полуостров Сырве для нас очень важен, — задумавшись, произнес Елисеев и повторил: — Понимаете, очень!..
В тот же день Харламов выехал в бухту Лыу, где на временных основаниях строилась новая береговая батарея.
Ленинградский батальон морской пехоты отходил с ориссарских позиций последним. В его рядах едва ли насчитывалась третья часть личного состава: остальные полегли на поле боя. Моряки отступали с боями, цепляясь за каждый куст, за каждый камень. Отделение старшины 2-й статьи Плечева прикрывало отход. Огнем из ручных пулеметов его бойцы приостанавливали наседавших врагов. И лишь перед самой бухтой Кейгусте удалось оторваться от противника. Батальон отошел на свои старые позиции, где заняли оборону две роты эстонского оперативного батальона капитана Ковтуна, переброшенные на усиление из Курессаре. Над ними уже кружили два немецких бомбардировщика.
Плечеву хотелось поскорее встретиться со своими новыми друзьями с береговой батареи, на которой служили почти все ленинградцы, и рассказать им о боях на ориссарских позициях. По дороге на командный пункт он догнал двух артиллеристов. Лица батарейцев были неприветливы и хмуры. Они даже не ответили на приветствие Плечева и лишь ускорили шаг.
— Что, от немецкой авиации попало? — по-своему понял Плечев состояние артиллеристов.
— У нашего Бати обе ноги оторвало, — чуть не плача, произнес один из артиллеристов.
Батей звали командира 130-миллиметровой береговой батареи лейтенанта Будаева, которому было всего лишь 23 года. Его командный пункт находился на самой высокой ели, возвышавшейся над всем лесом. С помоста — маленькой деревянной площадки, построенной у самой вершины, — Будаев управлял огнем батареи и топил вражеские корабли, пытавшиеся высадить морской десант в бухте Кейгусте. Вскоре немецкие летчики заприметили громадную ель и догадались, что оттуда ведется корректировка огня береговой батареи. Несколько дней с утра до вечера самолеты кружили вокруг пушистой ели и поливали ее огнем из крупнокалиберных пулеметов. Однако батарея Будаева продолжала стрелять по фашистским кораблям, не подпуская их к берегу. В конце концов пули срезали почти все ветви на дереве; ель превратилась в одинокий голый столб с помостом наверху, на котором во весь рост стоял лейтенант Будаев и кричал оттуда своим артиллеристам: