— Пехота жалуется, огня мало стали давать моряки, — сказал Фиронов. — А сейчас ваши снаряды нужны, как никогда.
— И сам вижу, что ослаб огонь, — произнес Бранчевский. — Эй, наверху, есть связь с Титовым? — спросил он.
— Нет связи, товарищ майор.
— Пошлите телефониста на линию, — приказал Бранчевский командиру корректировочного поста.
— Как долго это будет? — нетерпеливо спросил Фиронов.
— Не знаю. С батареи, очевидно, тоже выслан связист на линию, — ответил Бранчевский. — Ладно, я сам поеду к Титову…
Обороняющихся моонзундцев поддерживали своим огнем все береговые батареи Хиумы, но наиболее эффективен был огонь батареи лейтенанта Титова. Она находилась ближе всех к поселку Кяйна, и ее фугасные двухпудовые снаряды рвались в сотне метров от окопов, поражая осколками немецких автоматчиков. Другие же батареи в основном стреляли на пятьсот — тысячу метров от линии фронта, стремясь разрушить тылы противника. Вот почему начальнику артиллерии был так важен огонь сформированной им батареи.
По лесной шоссейной дороге машина быстро приближалась к огневой позиции. В смотровое окно Бранчевский видел, как над землей, совсем низко, то и дело проносились немецкие бомбардировщики. Они летели в сторону Хальтермы. «Титова бомбят», — подумал он. Батарея была хорошо замаскирована, неужели немецким летчикам удалось обнаружить ее?
Машина свернула с шоссейной дороги на проселочную и вскоре остановилась. Бранчевский не узнал огневую позицию батареи: вся она была изрыта воронками от бомб. Окружавший ее лес горел. Пахло дымом и гарью. Отчетливо вырисовывались на серо-желтом фоне два одиночных орудия. От прежней маскировки не осталось и следа. Бранчевский увидел группу артиллеристов, стоявших возле развалин погреба для боезапаса первого орудия. Среди них был и командир батареи.
— Бомба угодила в погреб. Прямым попаданием, — кивнул Титов на дымящуюся груду развалин.
— А там снаряды?!
— Не было снарядов. Люди были, весь расчет первого орудия. Ни одного не удалось пока спасти…
— Сами залезли в братскую могилу, — размышлял Бранчевский.
Над огневой позицией появились три «юнкерса». Титов увел Бранчевского на опушку леса, к землянке.
— Теперь будут висеть над батареей часа два.
Бранчевский увидел, как головной «юнкерс» спикировал на второе орудие. От брюха самолета отделились три точки, и три мощных взрыва окутали землей орудие.
— Разобьют, — затаил дыхание Бранчевский.
Титов усмехнулся:
— Авось пронесет…
Два захода с небольшой высоты сделали «юнкерсы» на орудие. Одна из бомб упала во дворик. Титов, не обращая внимания на взрывы, побежал к орудию. Бранчевский едва успевал за ним. Возле основания он увидел трех артиллеристов, убитых наповал; казенник пушки отошел назад, механизмы погнуты.
— Своими силами нам не исправить повреждения, — сказал Титов, осматривая орудие.
— Сколько у вас еще снарядов осталось? — спросил Бранчевский.
— Ровно дюжина.
— Израсходуйте их. Матчасть потом подорвать и отходить на Тахкуну.
Вернулся Бранчевский в Кяйну злой и расстроенный.
— На батарею Титова больше надежды нет, — сообщил он начальнику сухопутной обороны.
— Майору Столярову придется сегодня туго… очень туго, — проговорил Фиронов. — Немцы уже оттеснили его батальон к самому аэродрому. Поеду к нему…
Столярова он застал в служебном помещении аэродрома склонившимся над исчерченной, мятой картой. Перед ним стоял лейтенант Боданин, рота которого окопалась на краю взлетной полосы, и докладывал обстановку.
— До ночи выстоишь? — спросил Столяров и в упор посмотрел в глаза командиру роты.
— Если бы артогнем помочь… — Боданин с надеждой взглянул на начальника сухопутной обороны СУСа.
— На огонь батареи лейтенанта Титова отныне не надейтесь. Нет ее больше, — ответил Фиронов.