Хроника

Прекрасный и полезный трактат о презрении к миру

Потому прекрасно сказал некто, рассуждая о презрении к миру:

Мира цветение есть обольщение, душам грозящее.
Жизнью влекомые гибнут негаданно, смертью застигнуты.
Гордые ль силою, быстрые ль разумом, все беззащитствуют,
Ибо последняя грань неминуема всякому сущему.
Все, что возвышено хвалой и славою, дымом рассеется,
Все, что в столетиях славится дивностью, длится лишь временно.
Мира богатствами, мира приятствами кто ни пленяется,
Всяк обессилеет, сражен ли бедностью, смертным ли лезвием.
Тщетны стенания: гибель заведома. Что пользы сетовать,
Если насильственно иль безнасильственно смерть неминуема?
Все преходящее низко и суетно, ибо кончается.
Кто ему рабствует – в пороках бедствует: видим воочию.
Мирские радости жалостным образом клонятся к гибели,
В том, что минуется, нет вероятности долгого счастия.
Много ли прибыли в красивом облике, в ланитах розовых,
И в раззолоченной пестроодежности убора пышного?
Смерть ненавистная не снисходительна к виду пригожему,
Смерть ни с сословием, ни с состоянием не посчитается,
Смертью безжалостной все суевидное близится к пропасти,
Она уродует все, что красуется, все, что тщеславится:
Всем, кто прельщается мирским роскошеством, несет прозрение,
Являя любящим плоть посинелую, плоть бездыханную.
Лик обаятельный, нега прелестная, всем вожделенная,
Вмиг обезжизневши, станет в могильнике снедью червивою.
Все, что любовников весело тешило нежною радостью,
Будет, отвратное, стиснуто в тесные гробы подземные. /f. 369a/
Хвальное губится, стройное рушится, в гробе скрывается,
Плоть прахом сделалась, прах с прахом смешаны, тлен тлена тленнее.
Пышность Тиберия[1631], доблести Цезаря, речь Цицеронова
Днесь, нам невидимы, мнятся и кажутся смутным преданием.
Ведаем: некогда мир в восхищении славил Вергилия –
Но за могилою он ли утешится этою славою?
Мужу Платону ли душу описывать, если от этого
Всей его мудростью смерть необорная не остановится?
Нет, ни грамматика, ни диалектика, ни красноречие,
Милое Туллию, нам не спасение в смертном изгнании.
Стало быть, стало быть, смертному надобно мериться к подвигу
Богоугодному и неподвластному смерти прожорливой,
Чтобы когда уже мирские ценности сгинут, бесследные,
Нам удостоиться славы и радости неистлевающей.

Аминь. /f. 368c/[1632]

Блаженный Григорий говорит об этом предмете в конце третьей книги «Диалогов»[1633] таким образом: /f. 368d/ «Мир сей нам должно было бы презирать, даже если бы он льстил, если бы ласкал душу успехами. А после того, как он столь истязает нас плетями, столь мучает неудачами, столь отягощает ежедневными печалями, о чем другом он кричит нам, как не о том, чтобы его не любили?» К этому же относится и то, что говорит Иероним: «О если бы мы могли подняться на такую высоту, с которой мы видели бы всю землю у наших ног, я бы показал тебе развалины всего мира, племена, раздавленные племенами; одних терзают, других убивают, третьих поглощают волны, четвертых увлекают в рабство. Здесь свадьба, там слезы. Те рождаются, эти умирают. Одни купаются в роскоши, другие просят милостыню. Но и те люди во всем мире, которые живут ныне, вскоре исчезнут. Слова побеждаются величием дел, и ничтожно все, что мы говорим. Итак, давайте вернемся к самим себе и посмотрим немного на нашу жизнь. Замечал ли ты, прошу тебя ответить, как ты был младенцем, отроком, юношей, как вступил в пору зрелости, как стал стариком? Мы ежедневно умираем, ежедневно изменяемся. И однако мы верим, что мы вечны». И я знаю это, так как «сколько значков у писца, столько утрат в моей жизни, и мгновения нашей жизни убывают непрерывным потоком. Прибыль имеем мы лишь в том, что мы объединены любовью к нам Христа»[1634]. Августин: «Почему ты мечешься от одного к другому? Люби одно благо, в котором соединено все благое, /f. 369b/ и этого довольно; желай простого блага, которое есть все благо, и этого достаточно»[1635]. И еще Августин: «О жалкая плоть, ты должна была любить ту жизнь, где жизнь без смерти, где молодость без старости, где свет без тьмы, где радость без печали, где мир без раздоров, где воля без несправедливости, где царство без изменений. Ты должна была следовать этим семи примерам»[1636]. /f. 369a/

1631

Тиберий – римский император (14–37); Гай Юлий Цезарь (100–44 до P. X.) – римский военный и государственный деятель; Марк Туллий Цицерон (106–43 до P. X.) – римский оратор, государственный деятель и писатель; Публий Вергилий Марон (70–19 до P. X.) – римский поэт; Платон (427–347 до P. X.) – древнегреческий философ.

1632

Непоследовательность в нумерации листов произошла потому, что текст от слов «Блаженный Григорий…» до слов «…следовать этим семи примерам» вписан Салимбене на полях страниц рукописи, соответствующих ff. 368c, 368d и 369b.

1633

Гл. 38.

1634

Epistola 60 // Opera. Ed. Vallarsius. Veronae, 1734. Т. I. Col. 344.

1635

Manuale, cap. 34. Эта книга ошибочно приписывается Августину.

1636

Pseudo-Augustini Ad fratres in eremo, sermo 49 // Opera. Ed. Maur. Т. VI. App. Col. 362.