Тогда я подумал, что верно говорят о кардиналах, что иногда некоторые из них в глубине души не любят друг друга, однако ради сохранения своего достоинства перед посторонними защищают друг друга и выказывают взаимную любовь. И вот тогда я понял: то, что я слышал, верно. При том разговоре присутствовали столь многие, что один буквально дышал в затылок другому, и все желали услышать новости из Пармы. Ведь там решалась судьба Римской церкви и всех клириков, как в каком-нибудь поединке, где победа ожидается с любой стороны. Ибо император к тому времени уже был отстранен от власти, а римская курия находилась за пределами своих владений, в изгнании, во французских землях, в городе Лионе; и Парма вступила в битву в защиту Церкви и храбро сражалась, ожидая помощи и победы от неба. Фридрих же, бывший император, упорно осаждал Парму, сильно раздраженный, «как медведица в поле, у которой отняли детей» (2 Цар 17, 8), наполняя все вокруг громкими и страшными голосами и наводя ужас своими воплями. Когда же присутствовавшие услышали такие мои речи, они удивились и, я /f. 369d/ слышал, говорили друг другу: «За всю нашу жизнь мы не видели ни одного брата, столь безбоязненного и говорящего без опаски». Они говорили это потому, что видели меня сидящим между патриархом Константинопольским[1648] и кардиналом, поскольку кардинал предложил мне сесть, а я не счел возможным отвергнуть и презреть предложенную честь. А также потому, что они видели и слышали, как я произносил такие речи о таком человеке и в присутствии таких людей. Я же был в то время диаконом и молод – мне было 25 лет[1649]. После уже я узнал, что сын Сирахов дает полезный совет, когда говорит, Сир 8, 22: «Не открывай всякому человеку твоего сердца, чтобы он дурно не отблагодарил тебя». А также Сир 11, 29: «Не всякого человека вводи в дом твой, ибо много козней у коварного». Также Сир 37, 31: «Ибо не все полезно для всех, и не всякая душа ко всему расположена». Также Иов 21, 6: «Лишь только я вспомню, – содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое».
Когда я вернулся в Ломбардию, господин Октавиан еще многие годы был легатом в Болонье; я много раз трапезовал вместе с ним[1650], и он всегда усаживал меня во главе своего стола, так что между мной и им не было никого, кроме брата – моего товарища[1651], а сам он занимал третье место от головы стола. Тогда я делал то, чему учит Мудрец в Притчах, 23, 1–2: «Когда сядешь вкушать пищу с властелином, то тщательно наблюдай, что перед тобою, и поставь преграду в гортани твоей». И так и следовало поступать, потому что весь зал дворца был полон участников трапезы. Угощение при этом было обильным и достойным, «и вина царского было множество, по богатству царя» (Есф 1, 8), и всякие изысканные блюда. Тогда во мне зародилась любовь к кардиналу, /f. 370a/ по слову Писания, Притч 19, 6: «Многие заискивают у знатных, и всякий – друг человеку, делающему подарки». И еще: «Восславит тебя, ибо ты сделал добро ему» (Пс 48, 19)[1652]. И пригласил кардинал меня и товарища моего в любой день приходить к трапезе его. Но я полагал, что нужно поступать, как учит сын Сирахов, 13, 12–13: «Когда сильный будет приглашать тебя, уклоняйся, и тем более он будет приглашать тебя. Не будь навязчив, чтобы не оттолкнули тебя, и не слишком удаляйся, чтобы не забыли о тебе». И еще, Притч 25, 17: «Не учащай входить в дом друга твоего, чтобы он не наскучил тобою и не возненавидел тебя». Также говорили об этом кардинале, что он якобы был сыном господина нашего папы Григория IX. Может быть, потому, что тот любил его особой любовью.
О том, что нужно избегать общения с женщинами
Также я видел дочь этого кардинала, монахиню в каком-то монастыре, и она пригласила меня и очень просила, чтобы я стал ее духовным другом, поскольку она хотела быть моей духовной дочерью. И она не знала, чья она дочь и кто ее отец, я же хорошо это знал. И я сказал ей в ответ: «Я не хочу, чтобы ты была моей подругой, ибо Патеккьо говорит: Ведь для меня запретны разговоры[1653]. Он хочет сказать, что досадно иметь подругу, с которой ее друг не может беседовать; какова и ты, коль скоро затворилась в монастыре». И она сказала мне: «Ну, если мы не можем беседовать, по крайней мере возлюбим друг друга в сердце своем и будем молиться "друг за друга, чтобы исцелиться" (Иак 5, 16)». И я подумал, что она хотела осторожно завлечь меня и приблизить к себе, чтобы я возлюбил ее. И я сказал ей[1654]: «Блаженный Арсений сказал римлянке, которая пришла из Рима увидеть его, когда она ему представлялась: "Я молю Бога, чтобы он уничтожил память о тебе в моем сердце". Та, услышав такие слова, очень расстроенная, вернулась в Рим /f. 370b/ и от печали занемогла. Узнав об этом, архиепископ Теофил пришел к ней, дабы утешить ее. Ведь она была знатной римской госпожой. Она же говорила: "Вот я умру от тоски". Архиепископ сказал ей: "Разве ты не знаешь, что ты женщина? А враг с помощью женщин атакует святых мужей, потому старец и сказал так. Ведь он постоянно молится о твоей душе". И, будучи таким образом утешена, она обрадованная вернулась к своей обычной жизни.
1649
Это случилось в 1247 г. – следовательно, Салимбене было в это время 26 лет, так как он родился 9 октября 1221 г.
1650
Это происходило, по всей вероятности, в 1249 г., когда Салимбене, вернувшись из Бургундии, находился в Болонье. Кардинал Октавиан в этот год пробыл в Болонье с 15 октября до 20 декабря. Ср. Reg. Imp. Т. V, 5. P. 153.
1654
Последующие слова Салимбене дословно заимствовал из «Золотой легенды» Иакова Варагинского (Сар. 178 (173)).