О тяжелых наказаниях, которые архиепископ Равеннский назначал своим прислужникам, плохо исполнявшим свои обязанности
Он имел ужасную и свирепую челядь; но все они почитали братьев-миноритов, как апостолов Христовых, зная, что их господин сердечно любит нас. Это были добрых сорок вооруженных человек, которых он всегда возил с собой, чтобы они охраняли его жизнь; и они боялись его, как диавола. Даже Эццелино да Романо они боялись не намного больше. Ибо он их очень сурово наказывал. Когда однажды он отправился из Равенны в Ардженту – это архиепископский замок, – он велел связать веревкой и опустить в воду кого-то из своих, и так, привязанного к кораблю, его тащили по воде лагуны, как какого-нибудь осетра. А тот всего лишь забыл взять соль. В другой раз он велел еще кого-то привязать к большому шесту и поворачивать около огня. Когда же кое-кто из челяди при виде жестокого зрелища из жалости и сострадания начал его оплакивать, он сказал им: «Несчастные, уже плачете». И велел отодвинуть его от огня. Однако тому досталось много тревог и ожогов. А некоего Аманата, тосканца, своего гастальда, он заковал в цепи, и того в темнице загрызли крысы. Ему он вменял в вину расточение хозяйского добра. /f. 377a/ И много других жестокостей совершил он по отношению к своим приближенным, чтобы за себя отплатить и их наказать, да и другим внушить страх. И поэтому Бог попустил, чтобы он был схвачен Эццелино[1712], хотя все еще был легатом. Тот тщательно охранял его и, куда бы ни шел, брал его с собой, чтобы охранять надежнее. Однако обращался с ним почтительно и с уважением, несмотря на то, что тот отобрал у него Падую. Но Кто освободил из темницы Манассию[1713] и возвратил на царство, Тот и его освободил, следующим образом. Некий реджиец по имени Герард деи Кампсори из Реджо вызволил его из темницы Эццелино[1714] и по веревке спустил с верхнего этажа, и так он ускользнул из рук Эццелино во имя Господа. И, не забыв об этом добром поступке, или, скорее, о такой услуге, он отплатил тому добром, сделав его кардиналом Равенны. Брату же Энверарду из Брешии из ордена братьев-проповедников, выдающемуся лектору, он дал епископство Чезены[1715], потому что тот был из его челяди и был пленен вместе с ним. Этот брат Энверард освободился из темницы после смерти Эццелино, когда были освобождены и отпущены все другие пленные, которых этот проклятый Эццелино держал взаперти.
Этот архиепископ имел двух племянников, а именно Франциска и Филиппа; но Филипп был его сыном, и было ему 25 или 30 лет[1716], он был видным и красивым, как второй Авессалом; и господин Филипп, архиепископ Равеннский и легат римской курии, любил его, как свою душу, по слову Апостола, Еф 5, 29: «Никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее». Итак, всякий, кто хотел наполнить руки этих двух, мог иметь /f. 377b/ пребенды и все, что только попросит у архиепископа. И сделались они весьма, весьма богатыми[1717]. Он имел также миловидную дочь, которую хотел отдать в жены господину Якопо ди Бернардо, но тот не захотел ее взять, то ли потому, что она была незаконнорожденной, то ли потому, что он не хотел получать приданое из церковного имущества, то ли потому, что собирался стать братом-миноритом и умереть в ордене блаженного Франциска, как оно и случилось.
Как архиепископ Равеннский дал мне мощи пророка Елисея, которые я отнес в Парму
Этот архиепископ временами бывал то задумчив и печален, то яростен и «сын Велиала», так что было «нельзя говорить с ним» (1 Цар 25, 17). Но ко мне он всегда был благосклонен и дружелюбен, и учтив, и щедр. И он дал мне мощи блаженного Елисея[1718], о котором читаем в книгах Царств; эти мощи находились некогда в городе Чезареа около Равенны, в монастыре святого Лаврентия, в каменной нише королевской часовни. И я отнес эти славные мощи и положил в главном алтаре братьев-миноритов Пармы, и они находятся там и по сей день, с такой эпитафией, помимо поставленной мной прежде свинцовой таблички:
Головы же Елисея я не смог получить, так как братья-отшельники без позволения забрали ее и унесли.
Сам же архиепископ больше заботился о войнах, нежели о святых мощах. Как-то, когда он был легатом[1719], он прибыл в Фаэнцу, а я жил там. И, так как ему нужно было войти в монастырь ордена святой Клары, потому что аббатиса давно хотела поговорить с ним, он послал за братьями, чтобы они сопровождали его и ради уважения к нему, и ради почета. Больше всех людей в мире он любил почести, насколько я мог судить о нем, и лучше всех людей в мире он умел повелевать и вести себя, как барон, – это я слышал от других, и мне самому тоже так показалось. Итак, нас было десять братьев, сопровождавших его. И после того, как мы /f. 377c/ отогрелись (был субботний день месяца января, утро дня святого Тимофея[1720]), он облачился в священнические одежды, чтобы вступить в монастырь достойно и почетно. И, когда он надевал рясу и она оказалась чересчур узкой в рукавах, он рассердился. Епископ Фаэнцы[1721] сказал ему: «Мне она не узка, я ее свободно надеваю». Архиепископ сказал: «Как? Это твоя ряса?» «Моя», – ответил епископ. «А моя где?», – спросил архиепископ. И обнаружилось, что один из слуг отвез ее в Равенну. И архиепископ сказал: «Поистине я весьма удивляюсь своему терпению; однако я накажу его, хотя сейчас и не могу этого сделать, поскольку он отсутствует. Что откладывается, то не устраняется». И я сказал архиепископу: «Имейте терпение, отче, "терпение же должно иметь совершенное действие" (Иак 1, 4), и Мудрец говорит в Притчах 25, 15: "Кротостью склоняется к милости вельможа, и мягкий язык переламывает кость". "Ибо гнев человека не творит правды Божией", – говорит блаженный Иаков (1, 20). Потому говорит сын Сирахов, 3, 17: "Сын мой! веди дела твои с кротостью, и будешь любим богоугодным человеком"». Тогда архиепископ сказал: «А Мудрец в Притчах говорит, 13, 25: "Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его". Поэтому, как говорит Господь, Иов 41, 3: "Не пожалею Я для него слов сильных и сложенных для молений"[1722]. Также сын Сирахов, 30, 1: "Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им, и не задабривать, жертвуя насущным"[1723]». Я, видя, что архиепископ вполне готов был наказать согрешившего, сказал: «Давайте оставим, отче, эту тему и поговорим о другом. Вы будете служить?» А он: «Нет. Я хочу, чтобы мессу служил ты». И я ответил ему: «Я повинуюсь вам и отслужу мессу». Тогда архиепископ сказал: /f. 377d/ «Хотите, чтобы я предсказал вам будущего папу?» (папский престол пустовал после смерти папы Урбана IV[1724], который был из Труа). И мы ответили: «Да, отче. Скажите нам, кто будет папой». И он сказал: «Папа Григорий IX очень любил орден блаженного Франциска. Скоро придет Григорий X, который будет всем сердцем любить братьев-миноритов». Он думал, что говорит о себе самом, так как очень стремился обрести папский престол и надеялся на это, потому что любил братьев-миноритов и потому что тот толедский магистр некромантии предсказал, что он будет великим в Церкви Божией, и так как он видел, что он велик и что среди кардиналов были разногласия при выборе папы и иногда говорили кое-что о нем, связанное с этой темой. Тогда я сказал ему в ответ: «Отче, с Божия соизволения вы будете этим Григорием X. И вы любили нас и еще более будете любить». Однако этого не случилось, ибо тогда папой стал не Григорий X, но Климент IV, и этот самый архиепископ Равеннский не получил папского престола, в чем проявилось, что это «зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего», Рим 9, 16. Также Ин 3, 27: «Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба».
1712
30 августа 1258 г. Ср. Rolandin. XI, 9. Р. 131; Ann. S. Iustinae Patav. P. 171; Ann. Piacent. Gib. P. 509.
1714
Уже после пленения и смерти Эццелино (в октябре 1259 г.) Филипп по-прежнему удерживался Паллавичини в Брешии, откуда он бежал в конце 1259 г.
1719
Это произошло в 1265 г. Тогда Филипп не был легатом. Он был вторично назначен на эту должность только 8 июля 1267 г. и исполнял обязанности легата до мая 1268 г.