Четвертый недостаток брата Илии заключался в том, что все то время, пока он был министром, в ордене не было общих правил[428], благодаря которым и устав соблюдается, и орден управляется, и все живут одинаково, и происходит много хорошего. Потому с этим обстоятельством можно соотнести следующую клаузулу, которая три раза встречается в книге Судей: «В те дни не было царя у Израиля (то есть не было закона. – Пояснение Салимбене); каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд 17, 6; 18, 1; 21, 25), – ибо при трех генеральных министрах орден не имел общих правил, а именно: при блаженном Франциске, при Иоанне Паренти[429] и при Илии, который дважды[430] возглавлял орден и противился этому. При нем многие братья из мирян имели тонзуры, как у клириков[431], как я видел своими глазами, когда жил в Тоскане, но совсем не разумели грамоте. Некоторые пребывали в городах при церкви братьев в полном затворе, но беседовали с женщинами /f. 249c/ через окно, имевшееся у них, и были они монахами из мирян, которые не умели ни выслушать исповедь, ни подать совета. Я видел это в Пистое и в других местах. Также некоторые находились в приютах поодиночке, то есть без брата-товарища. Видел я это в Сиене, когда некий брат-мирянин, Мартин, испанец, старый и небольшого роста, ухаживал за недужными в приютах, и весь день, когда хотел, ходил по городу один, то есть без брата-товарища. Видел я и других, бродящих по белу свету таким образом. Случалось видеть и постоянно носивших длинную бороду, как принято у армян и греков, которые холят и берегут бороды. Иные подпоясывались не обычной веревкой, а затейливо сотканным из нитей шнурком, и счастлив был тот, кто мог себе приобрести более красивый шнур. Видел я и многое другое, о чем долго было бы рассказывать и что менее всего сочетается с благопристойностью в одеянии. К тому же братьев из мирян посылали на капитул вместо более почтенных мужей. И иных братьев из мирян, в обязанность коих это меньше всего входило, являлось на капитул великое множество. На одном провинциальном капитуле в Сиене видел я добрых триста братьев, среди которых было очень много простых монахов, которые ничего другого там не делали, кроме как ели и спали. Когда я жил в Тоскане, которая перед этим была объединена из трех провинций в одну[432], там было столько братьев из мирян, сколько из клириков, а в отдельных случаях они превосходили число клириков даже в четыре раза. Ах, Боже! Илия, ты «умножил народ, но не увеличил радость его»[433], Ис 9, 3. Если бы я хотел рассказать о грубости и злоупотреблениях, которым я был свидетель, то это заняло бы много времени. Скорее всего мне не хватило бы ни времени, ни бумаги, и слушателям было бы неприятно, и не было бы никакого повода для назидания. Если какой-либо /f. 249d/ брат из мирян видел и слышал говорящего по-латыни юношу, он тотчас же принимался его обвинять и выговаривать ему: «Ах, несчастный, ты хочешь отказаться от святой простоты[434] ради знания Писания?» Им я отвечал в свою очередь: «Святое невежество единственно себе приносит пользу, и сколько заслугами жизни строит Церковь Христову, столько же приносит вреда, если не противостоит разрушающим ее»[435]. Действительно, осел хотел бы, чтобы все, что он видит, было ослами, по слову Писания, Плач 1, 21: «О, если бы Ты повелел наступить дню, предреченному Тобою, и они стали бы подобными мне!» Но запрещается в законе, Втор 22, 10: «Не паши на воле и осле вместе». Хотя это и толкуется по-разному, но здесь нам достаточно привести одно объяснение: когда вол пережевывает жвачку, осел подозревает[436], что он ест, и потому сильно брыкается. Ибо в то время и братья из мирян превосходили числом священников, и в какой-то пустыни, где все, кроме школяра и священника, были братьями из мирян, те желали, чтобы священник в свой день занимался стряпней. Случилось однажды так, что на день стряпни священника пришлось воскресенье, и он, войдя в кухню и тщательно заперев дверь, начал, как умел, варить овощи. Шли мимо французские миряне и стали требовать мессу, но никого не было, кто бы мог отслужить ее. Прибежали братья-миряне, принялись стучать в дверь кухни, чтобы священник вышел и служил мессу. Отвечал он им: «Ступайте и служите сами, а я стряпаю, потому что вы отказываетесь это делать». И тут они весьма устыдились, осознав свое жалкое положение. Действительно, не почитать священника, которому исповедуешься, достойная сожаления глупость! Поэтому со временем братья из мирян заслуженно были сведены на нет[437], /f. 250a/ ибо почти совсем запретили их принимать[438], потому что они вовсе не осознали оказанной им чести и потому что орден братьев-миноритов не нуждается в таком множестве мирян. На сей счет Мудрец в Притчах говорит, 26, 8: «Что влагающий драгоценный камень в пращу, то воздающий глупому честь». И еще, Исх 1, 10: «Перехитрим же его, чтобы он не размножался». Ведь братья из мирян всегда строили нам козни. Я вспоминаю, как в пизанском монастыре[439] они хотели предложить капитулу[440], чтобы при приеме в орден одного клирика принимали также и одного мирянина. Но не были они услышаны и даже выслушаны, ибо это было очень неподходящим.
428
Видимо, Салимбене имеет в виду общие правила для всех монахов всех провинций, регламентирующие их жизнь, поведение, одеяние и прочее, о чем он и говорит ниже. Ибо первый устав для братьев-монахов, составленный Франциском в 1221 г., был одобрен папой Иннокентием III, но не утвержден буллой, а второй (1223 г.), утвержденный папой Гонорием III, во многом отличался от устава Бенедикта и Августина. По уставу Франциска братья меньшие должны были, подражая Христу и апостолам, жить по-евангельски: не иметь никакой собственности, ни своего угла-обители, вести бродячую и нищенствующую жизнь, имея право проповеди и личного примера. Но с расширением ордена многие заветы Франциска были забыты. Некоторые не выдерживали строгости устава и ратовали за ослабление правил. Появились противоречия между новыми, вступившими в орден клириками (учеными), и старыми – ревнителями заветов Франциска. См.:
430
Илия дважды возглавлял орден: в 1221–1227 гг. как вице-министр и в 1232– 1239 гг. как генеральный министр.
431
Клирики выбривали себе большую тонзуру, тогда как братья-минориты имели небольшую тонзуру на макушке.
432
Видимо, на генеральном капитуле в Риме в 1239 г., после отрешения Илии, который увеличил число провинций. См. с. 117.
433
Переведено по Вульгате. Ср. синод. перевод: «Ты умножишь народ, увеличишь радость его».
434
Во времена св. Франциска, возглавлявшего орден, не придавалось большого значения образованности францисканцев, ибо сам Франциск полагал, что достаточно с верою прочитать псалом, чтобы проповедь принесла свои плоды, и поэтому во Втором уставе, гл. 10, сказано: «Чтобы не стремились не знающие грамоты обучиться; но пусть помыслят, что более всего должны желать иметь Дух Господень и Его святое действие в себе». Но позже, с расширением проповеднической деятельности братьев-миноритов, ученые клирики осознали, что для ее успеха и для ведения диспутов на разного рода религиозные темы необходимы образованность и обучение монахов, занимающихся апостольской деятельностью. Салимбене это понимал и осуждал невежество.
436
Подобное толкование встречается и у Петра Коместора. См.: Historia scolastica. Deuter. Cap. 16 // PL. Т. 198.
437
См. «Хронику 24-х генеральных министров» (Analecta Franciscana. III. P. 251), где говорится: «Генеральный министр брат Аймон привлек братьев из мирян для церковной службы, которую обычно исполняли клирики».
438
По замечанию Гольдер-Эггера (MGH SS. Т. 32. Р. 103. № 6), это не совсем так. См. так называемые «Нарбонские конституции», принятые на генеральном капитуле, проведенном генеральным министром Бонавентурой в Нарбоне в 1260 г. (Archiv fuer Litteratur-und Kirchengeschichte. VI. S. 88).
440
Когда Салимбене жил в Пизе, в 1244 г. состоялся генеральный капитул в Генуе, созванный папой Иннокентием IV, который в то время находился там.