Поздним вечером, после освобождения Тучкова моста от жандармов, будущий председатель Центробалта матрос Дыбенко поехал с поручением в Таврический, где, по слухам, был главный штаб революции, связаться с руководителями, доставить сведения и получить указания для дальнейших действий. Придя во дворец и увидев царящую там неразбериху, он понял, что его целям не суждено осуществляться. В эти дни и ночи Таврический был и тюрьмой, и парламентом, и "министерством" по переговорам с Николаем И, даже военным министерством, только без ставки и войск. Все и всех здесь можно было увидеть, даже лоточников с горячими бубликами. Особенно много здесь было распорядителей - цветущих мужчин с деловито нахмуренными лицами, чем-то важно озабоченных, "делающих революцию". Единственно, чего здесь не было, - порядка, о котором так страдали "глава" 4 и "заложник"5 демократии. Так и не сумев отыскать руководителей и ничего не узнав, Дыбенко вернулся на Выборгскую сторону. На улицах горели костры, у них с винтовками в руках грелись рабочие, женщины, солдаты, студенты и даже буржуйчики в котелках. Дыбенко наблюдал это единение, недоверчиво покачивая головой, все словно сроднились, взялись за оружие и пошли вместе на ненавистную царскую власть. Шатаясь от усталости, он нашел свой отряд и прилег отдохнуть. В соседнем доме на чердаке засели городовые и постреливали из пулеметов.
1 марта 1917 г.
В полночь Ломоносов6 снял трубку телефона: - Центральная Николаевской дороги? Соедините меня с начальником дороги инженером Невежиным. - Ни кабинет, ни квартира не отвечают. - Соедините с помощником. - Один уехал встречать императорский поезд, другой болен. - Дайте начальника движения! - Нельзя добиться. - Дайте дежурного по движению. - Я дежурный по движению. - Я - Ломоносов, по поручению комиссара Думы Бубликова. Вы мой голос узнаете? - Так точно. Что прикажете? - Где начальник движения? - Похоже, болен: по телефону добиться нельзя. Пошли на квартиру дверей не открывают. - Кто же есть? - Помощник начальника движения инженер Кожевников. Он на квартире, только вам его не добиться, у него номер неправильный. Позвольте, я вам его вызову? - Я - Кожевников. Это вы, Юрий Владимирович? - Я - Ломоносов. Как у вас с поездами? - Идут более или менее нормально. Вы из министерства? - Да, я говорю по поручению члена Государственной Думы Бубликова. У вас какая-то заминка с начальством? По-видимому, начальник дороги и начальник движения больны? На вас лежит вся ответственность за правильность движения. Кто кроме вас может работать? - Другой помощник, Страхов. - Ну и прекрасно. Вы можете сменяться с ним. Но пока что день и ночь, в конторе или у телефона должны быть вы или он. Положение слишком ответственное. - Как прикажете с императорским поездом? - А что? - Он имеет назначение Лихославль-Тосно-Александровская-Царское, но как бы в Тосно или даже в Любани чего не случилось. - Вы получите, если будет нужно, новое назначение. А каково настроение служащих? - Все на стороне Думы, но очень злы на Невежина и в особенности на Дьякова. Можно ждать эксцессов. - До свидания! Будьте спокойны и решительны. На вас смотрит вся Россия. Примите все меры к усилению подвоза продовольствия. Служащие должны доказать, что при новом режиме они могут работать еще лучше, чем при старом. В 4 часа утра в кабинет Ломоносова вбежал чиновник из министерского телеграфа. - Императорский поезд подходит к Малой Вишере! Ломоносов бросился к Бубликову. Тот спал, уютно свернувшись калачиком на кожаном диване. Разбудить его не удалось - ругаясь сквозь сон, он опять упрямо ложился на диван. Ломоносов позвонил в Думу: - Государственная дума? Соединяйте с председателем. Михаил Владимирович, вы? - Я - Родзянко. Кто говорит? - Министерство путей сообщения. По полномочию комиссара Бубликова член Инженерного Совета Ломоносов. Вы меня знаете? - Что вам угодно? - Императорский поезд в Малой Вишере. Что прикажете с ним делать? - Сейчас обсудим. Позовите Бубликова. После вылитого ему в лицо стакана холодной воды Бубликов, ошалело мотая мокрой головой, подошел к телефону: - Да, это я, Бубликов... Но что же делать? Везти в Царское? В Петроград? Держать в Вишере? Ждать?! Чего и сколько? Хорошо, будем ждать. - Бубликов повесил трубку и, презрительно усмехнувшись, сказал Ломоносову: - Не могут решиться... Из телеграфной принесли записку: "Малая Вишера. В императорском поезде идет совещание. Смазчики испортили передний паровозы". Через полчаса принесли вторую записку: "Малая Вишера. По распоряжению инженера Керна в 4.50 поезд литера "А" отправился обратно в Бологое". Бубликов позвонил в Думу: - Задержать? - Еще не решено. Следите за поездом. Когда положение выяснится, получите указания. Ломоносов в растерянном недоумении развел руками. - Совещаются с Советом, - понимающе ухмыльнулся полировавший ногти помощник Бубликова Рулевский. - С каким Советом? - Да вы разве не знаете, что по примеру 905-го года еще третьего дня образовался Совет Рабочих Депутатов? Чхеидзе - председатель, Скобелев и Керенский - товарищи. Разве с думцами революцию сделаешь? Сами видите, какую они канитель тянут. Совет уже выпустил два воззвания. Вот они. Рулевский передал Ломоносову два листка. "28 февраля. От совета Рабочих Депутатов. Старая власть довела страну до полного развала, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно. Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало народу свинец. Но солдаты не захотели идти против народа и восстали против правительства. Вместе с народом они захватили оружие, военные склады и ряд важных правительственных учреждений. Борьба еще продолжается - она должна быть доведена до конца. Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России. Для успешного завершения борьбы в интересах демократии народ должен создать свою собственную властную организацию. Вчера, 27 февраля, в столице образовался Совет Рабочих Депутатов из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий и групп. Совет Рабочих Депутатов, заседающий в Государственной Думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России. Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда. Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами. Все вместе, общими силами будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Совет Рабочих Депутатов". - Но когда же выборы успели провести? - прочитав листки, недоумевающе спросил Ломоносов. - Эх вы, Аким-простота! Какие теперь выборы. Пришли в Думу рабочие, солдаты, революционеры - ну, вот и Совет. Конечно же вошли и думские социалистические фракции. Нужно же создать революционный центр. Не Гучков же с Родзянко будут делать революцию! В 9 часов утра из Бологого сообщили, что царский поезд прибыл туда. Опять Бубликов звонил в Думу, и теперь разрешение последовало: "Задержать поезд в Бологом, передать императору телеграмму председателя Думы и назначить для него экстренный поезд до станции Бологое". В телеграмме Родзянко указывал на критическое положение династии и просил свидания. Телеграмму передали Воейкову под расписку, но ответа не было. - Из императорского поезда поступило требование дать назначение поезду из Бологого на Псков. Что делать? - Ни в коем случае. Царь хочет пробраться к армии. - Слушаю, будет исполнено. А через десять минут: "Бологое. Поезд литера "А" без назначения отправился на Псков". Бубликов в бешенстве заметался по кабинету: - Что делать, говорите скорее. - Положение серьезное, надо обсудить. - Надо действовать. - Обдуманно. Только обдуманно... Взорвать мост? Разобрать путь? Свалить поезд? Едва ли Дума нас похвалит. Да и кто все это будет делать? Лучше забьем одну-две станции товарными поездами, тем более что поезд без назначения, даже царский, не может не затираться товарными. В это время в свой кабинет, занятый комиссаром Думы, вошел начальник движения Устругов. Бубликов бросился к нему: - Сейчас же распорядитесь, чтобы на пути литера "А" по Виндавской один из разъездов был загорожен двумя товарными поездами. - Такие распоряжения я исполнять отказываюсь. - Что-о? Ломоносов с Рулевским выхватили револьверы, и Ломоносов приставил свой к животу Устругова. Тот побледнел как полотно и залепетал: - Хорошо, хорошо... сейчас. Вечером Ломоносов вместе с инспектором Некрасовым поехали на Николаевский вокзал проводить Родзянко, а главное, посмотреть, что там делается. Некрасов был весь в красном - повязка на рукаве, бант на папахе. Ломоносову это показалось неприличным: сам он остался одетым строго по форме. К автомобилю, на котором они ехали, с правой стороны был прикреплен красный флаг. У солдата, сидевшего рядом с шофером, на шапке был красный бант. По городу еще шла стрельба, кое-где с чердаков стреляли из пулеметов. Группы солдат, рабочих и студентов брали приступом эти дома. На первый взгляд без толку по городу носились грузовики, полные вооруженных людей. На улицах было много испорченных и опрокинутых автомобилей, но в общем настроение было радостное, бодрое. Несмотря на стрельбу, улицы были полны людей, много женщин, детей. Кое-где на домах виднелись красные флаги. В воздухе витало что-то праздничное. "Как на пасху", - подумал Ломоносов.