– Нет, – ответила Анна. – Никогда не слышала этого имени.
– Видимо, для нее до сих пор болезненная тема, – заметил Ланской серьезно.
– Ей будет неприятно услышать это имя от тебя. Вернее – именно от тебя. Так что помалкивай.
– Ладно, – кивнула Анна. – Но неужели Катрин до сих пор к ней ревнует? Сколько лет прошло?
– Больше пятнадцати, – ответил Ланской, – и сейчас Олечка разве что воспоминание для него, не больше. Катрин слишком много места занимает в его никчемной жизни.
– Почему – никчемной? – удивилась Анна. – Он, в общем-то, преуспевает. На мой взгляд, он абсолютно благополучен. И она благополучна. Им бы еще научиться сосуществовать. Или разойтись, наконец…
– Никак невозможно, – улыбнулся он, – за эти годы он привык к ней, как к любимой вещи, которая в дырках, а выбросить – рука не поднимается.
– Твой цинизм отвратителен, – Анна возмутилась. – Как ты можешь так о ней говорить!
– Но это ж правда, Аннушка. Горькая, но правда. Ну, насчет дырок, может, это я и загнул, но в целом – все так и есть.
«Старая вещь! – с содроганием подумала Анна. – Вот этим все и кончается… Любовь, нежность – все кончается. И никто не виноват…»
– Анна, нельзя приказать себе пылать от страсти. Ты ведь знаешь это лучше, чем кто бы то ни было, я прав?
Она подняла на него прозрачные глаза. Глаза Жизели и Одетты… За этот взгляд можно было отдать весь мир.
– Я тебя порой не понимаю, но ты всегда оказываешься прав. Даже смешно…
Антон чуть сильнее сжал в руках руль, но она даже не заметила: «Смешно ей!».
В первый раз он увидел Анну на сцене в партии Китри. Перед ним явилась гордая, страстная, задорная красавица – совершеннейшая противоположность той, какой она впоследствии оказалась в жизни – сдержанной, старавшейся держаться в тени. Когда в первом акте она вылетела в короткой вариации с кастаньетами – зал замер, а минуту спустя взревел, многие даже поднялись с мест. Сидевший рядом Мигель, его давний друг, как-то по-особенному вздохнул и ошарашено выдавил из себя: «Н-да…».
Вот еще и Мигель!
– Кортес вернулся, – произнес Ланской. – Завтра тоже явится…
– Я думала, он никогда не вернется, – откликнулась Анна. – Сколько он отсутствовал? Год?
– Больше. Если не считать отпуска – помнишь, он приезжал на Рождество – его не было ровно полтора года. Я тоже думал, он останется там навсегда…
Там – это в Аргентине, где их другу предложили длительный контракт на весьма выгодных условиях. Мигель был специалистом по вину, а безупречное знание языка делало его незаменимым на сложных переговорах…
– Он привез тебе шаль, – сообщил Антон.
– Какой милый, – улыбнулась Анна. – Умеет сделать приятное.
– Пожалуй, даже слишком милый, – скривился Ланской.
Он тайно ревновал свою белокурую подругу к Мигелю, неравнодушному к изящным блондинкам, и иногда, то ли в шутку, то ли всерьез, пытавшегося приударить за Анной. И, по мнению Ланского, Анна могла бы поактивнее отвергать эти ухаживания.
Ланской перевел на нее напряженный взгляд, отвлекшись от дороги, еле видной за ветровым стеклом, по которому барабанил ливень.
– Значит, еще и Мигель, – констатировала Анна. – Превосходно. Шаль придется кстати для моего костюма. Я говорила тебе? Буду ставить танго. Вместе с Борей.
– С Борей… Ага, – ухмыльнулся Ланской. – Он будет ставить или танцевать?
– Ставить буду я сама. Я сама вижу, как надо. Не хочу, чтобы мне диктовали, что делать.
– А Борис в курсе? Или это ему такой вот сюрприз?..
– Не дождешься, – злорадно хихикнула она. – Боря как раз в курсе. Не скажу, что он в восторге от моей затеи…
– Равно как и я не в восторге. Опять дома тебя не будет сутками.
– Ну, я тебе не жена пока еще, – Анна отвернулась, – так что переживешь…
– Переживу, куда ж я денусь…
За этим разговором они, в итоге, доехали до гипермаркета и еще долго ходили по бесконечным рядам, из-за позднего вечера – почти пустым. Ланской прокручивал в голове их разговор, и что-то в нем ох как ему не нравилось, только он не мог понять – что. То ли рассуждения об отношениях Катрин с Орловым, изъеденных, как ржой, жгучей ревностью и непрощенными обидами, то ли упоминание о Мигеле Кортесе, персонаже исключительно неоднозначном в их уравновешенной жизни, то ли известие о новой идее Анны. Антон, конечно, гордился любимой, но вместе с тем прекрасно сознавал, что для нее он всегда – номер два, а номер один – Его Величество Танец. Мысли были грустны и тревожны, и хотелось поскорее добраться до дома, лечь в постель, обнять Анну – только в эти часы у Ланского появлялось хоть какое-то подобие уверенности, что она принадлежит ему…