– Что еще за нервный срыв? – в недоумении поинтересовался Зубов.
– Еще два часа назад она была в порядке, – добавил Глинский. – Если, конечно, не считать синяков и ссадин.
– За два часа много чего может произойти. Вы что думаете, попасть в такой переплет для женщины – гарантированное нервное расстройство.
– И как его зовут – это ее нервное расстройство? – спросил майор, в раздражении ожидая очередного уклончивого ответа.
Сергей не торопился, тщательно взвешивая слова. Потом, видимо, приняв решение, опустился на стул и скрестил руки на груди:
– Я хотел бы знать, официально ли вы меня допрашиваете? И должен предупредить, что я не обязан обсуждать с вами состояние здоровья моей пациентки без постановления суда.
– Это не допрос, а беседа. Правда, под протокол. Это во-первых. А во-вторых, с каких пор Астахова является вашей пациенткой?
– С того момента, как она обратилась ко мне за медицинской помощью, – сухо ответил Булгаков.
– Прекрасно. И все же вам не следует скрывать факты, – устало сказал Зубов.
– Скрывать? Упаси Бог. Мне нечего скрывать. Пожалуйста. Утром Катрин пошла в душ. У нее закружилась голова, она упала, ушиблась. Я подозреваю легкое сотрясение мозга.
– Не следует ли ей обратиться к специалисту? – вкрадчиво спросил Глинский.
– Я специалист, – коротко ответил Булгаков. – Я старший ординатор в отделении неотложной нейрохирургии Склифа. С кандидатской степенью, между прочим. И что такое сотрясение мозга, я себе представляю.
– Что вы заканчивали? – спросил Зубов.
– Первый мед. Работал в Бурденко. Ординатура и аспирантура. Потом меня пригласили в Германию, на работу в военный госпиталь…
– И каким же образом вы оказались в Склифе? – поинтересовался Глинский.
– Я не хочу говорить на эту тему, – лицо Сергея потемнело.
– А придется… – пробормотал Зубов.
– Моя работа не относится к делу! – отрубил Сергей.
– Поверьте мне, – проникновенно начал майор, но в его голосе слышалась несомненная угроза. – Поверьте мне, что у меня есть веские причины интересоваться вашей, Сергей… как вас по отчеству?..
– Ростиславович, – буркнул Булгаков.
– Сергей Ростиславович, веские и неприятные причины интересоваться вашей работой!
– Может, объясните, какие?
– Мы запросили, не было ли в Институте скорой помощи имени Склифосовского, где вы работаете, хищений наркотических средств. И что же нам ответили?
Булгаков и бровью не повел.
– Вам говорит что-нибудь фамилия Смолин? – спросил Глинский настолько внезапно, что даже Зубов дернулся и сердито скосил глаза в сторону напарника.
– Смолин? – пробормотал Булгаков. – Еще бы. Скандал на весь институт…
– А лично вы его знали?
– Близко не знал. Мы даже в смену никогда вместе не попадали.
– А о том, что он наркоман – вы знали?
– Да вы с ума сошли, откуда?! – возмутился Булгаков.
– Я понял, понял, – успокаивающе поднял руку майор. – Вы в курсе, что с ним сталось впоследствии?
– Не представляю себе… – пожал Булгаков плечами. – Сидит, наверно…
– Нет, – вздохнул майор. – Не сидит… Ну ладно, с этим пока все. Теперь расскажите нам о вашей подружке.
– О Катрин? Мне больше нечего вам сказать. Ну разве только, что ее мать, Галина Васильевна Астахова – мой непосредственный шеф.
– Любопытно. Но знаете, что самое забавное? – ехидно спросил Зубов.
– Интересно, что можно найти забавного в данной ситуации? – с иронией спросил Сергей.
– Самое забавное, – пояснил Зубов не без удовольствия. – Что, спрашивая о вашей подружке, я имел в виду вовсе не Екатерину Астахову, а другую юную леди… – он заглянул в записи. – Елену Кутепову. Разве не она ваша подружка?
– Алена? Что я могу о ней рассказать? Она медсестра в моем отделении. Вернее, в отделении, где я работаю.
– Эту ночь вы провели вместе, – нахмурился Глинский. – У нас верные сведения?
Он как бы мельком сверился с планом квартиры – в какой комнате и с кем каждый из присутствовавших на вечеринке провел прошлую ночь.
– Итак? Вы вместе провели эту ночь?
– Предположим, вместе, – неохотно ответил Булгаков. – Что дальше?
– И вы ничего не можете рассказать о девушке, с которой спали?
– А какое она-то отношение имеет ко всей этой истории? – раздраженно поинтересовался Сергей. – Она видела всех остальных впервые в жизни.
Булгакову чертовски не хотелось впутывать Алену во все это. Он испытывал к ней какое-то особенное чувство, сродни жалости. Не то чтобы она взволновала его сильнее других – нет, слишком молода и неопытна была на его изощренный вкус – но в нем просыпалось незнакомое до сегодняшнего дня ощущение: к своему недоумению и досаде, он обнаружил, что Алена – девственница. И именно ему – цинику и бабнику – решила свою девственность отдать. Этот факт, сам по себе малозначительный, тем не менее, мешал Булгакову, раздражал, как ноющий зуб, но что-то мешало ему просто отмахнуться от него. Как бы Сергею ни хотелось.