Однако прошла еще пара мгновений, прежде чем Сергей заговорил:
– И с чего ты взяла, что я больше тебя не люблю?
– Ты не можешь меня любить такую, какой я стала.
– И какой же ты стала?..
– Ты хочешь, чтобы я повторила тебе то, что сказала тогда, в больнице? Я не могу говорить об этом. Прости, Сережа… Очень больно… В моей душе черным-черно, в ней не осталось ничего светлого. А тело мое осквернено и унижено – стоит ли о нем вообще говорить, – ее голос сорвался.
– Твое тело… – Булгаков говорил медленно, взвешивая каждое слово, не спуская с нее горящего взгляда. – Твое тело – самое вожделенное для меня, что есть в мире. Понимаешь ли ты, в каком аду я живу последнее время? Видеть тебя так близко и не сметь приблизиться.
Катрин замерла. Подобного она никак не ждала. Утешения, сочувствия, жалости – но не этих жарких слов, от которых по ее коже пробежали мурашки, щеки запылали, а сердце ухнуло вниз с немыслимой высоты.
– Что?.. – еле слышно прошептала она.
– Если б ты только знала, как я грызу ночами подушку, чтобы не завыть – так нестерпимо я тебя желаю, – он сжал челюсти с такой силой, что Катрин показалось: она слышит скрежет его зубов.
– Так почему же ты… Почему ты ни разу не зашел ко мне? – вопрос вырвался у нее помимо ее воли. – Я же все время рядом…
– И это самое мучительное, – мрачно признался он.
– Но тогда – почему?!
– Неужели ты не понимаешь! – не помня себя, едва соображая, что делает, он схватил ее за плечи и встряхнул. – Кто я для тебя, Катрин? По-прежнему, просто друг? Тогда не удивляйся, что я не лезу к тебе в койку.
– Посмотри мне в глаза, – прошептала она умоляюще. – Ну, посмотри…
Она провела ладонью по его лицу, гладя лоб, скулы, губы…
– Посмотри на меня, – с нежностью шептала она. – Что ты видишь?
Он погружался в бездонные глаза как самый безнадежный утопающий…
– Неужели там только благодарность и привязанность к другу? – продолжала она шептать, придвигаясь к нему все ближе и ближе.
– Как я мог так ошибаться? – он произнес это только движением губ, но она услышала.
– Как могла я так ошибаться, – откликнулась она, и их губы наконец встретились.
Сергей потянул вниз ворот халатика, все еще не веря, что получил возможность и право смотреть на ее обнаженное тело, не отводя взгляда. Репино не в счет – там она истекала кровью, и он не мог сосредоточиться на столь желанной наготе, а сейчас он касался ее кожи губами, с наслаждением вдыхая теплый и чувственный запах. Нежные руки обвили его шею. Катрин шептала какие-то слова, но он не расслышал и не решился переспросить, и было ему не до этого. Зарычав, он обрушился на нее всем весом, едва понимая, что делает, инстинктивно опасаясь, что она может ускользнуть вновь, и его мечта о ней останется неосуществленной…
– Катрин, – прошептал он. – Я люблю тебя… Я так давно тебя люблю.
– Я знаю, – прошелестела она. – И я… люблю тебя. Хорошо, что не поздно… еще не поздно…
Они слились в одно целое, дыхание двоих сделалось единым, и не нашлось бы силы, способной в тот момент оторвать их друг от друга. Жаркая нежность пульсировала в ритме с их сердцами, пронзала чувственной болью, рвалась на свободу, изливалась подобно огненной лаве. Катрин чувствовала в себе биение жизни, впервые ощущая себя центром Вселенной. А Сергей торжествовал, обладая этим центром Вселенной, женщиной, о которой он мечтал много лет, которую жаждал, без малейшей надежды получить. Катрин принимала его с такой страстью и обволакивала такой любовью, что свет померк для него, и не осталось ничего, кроме вожделенного тела, от которого он не мог оторваться, словно голодное дитя, припавшее к матери, и водопада длинных волос, в которые он зарывался лицом, забыв обо всем на свете.
– Катрин, – вырвалось у него. – Моя! Никому тебя не отдам.
Он почувствовал, как она на мгновение замерла, а потом увидел счастливую улыбку на ее лице.
– Твоя, – прошептала она, и, переведя дыхание, повторила: – я – твоя…
В тот день он на три часа опоздал на работу. Когда в половине одиннадцатого Катрин осторожно коснулась его губ пальцем: «А ты разве сегодня не работаешь?», Булгаков подскочил на кровати, как ошпаренный – он действительно забыл обо всем на свете – и о работе тоже – впервые в жизни. Катрин смеялась, глядя, как он прыгает на одной ноге, пытаясь второпях попасть другой в джинсы, застегивает рубашку – вкривь и вкось… А он, слушая, как она хихикает, лежа в постели, и с нежностью целуя ее на прощание, думал, что никогда еще не был настолько счастлив – до такой степени, что вдруг ему стало страшно. «Я буду тебя ждать», – прошептала она. «Я приду только утром», – с сожалением ответил он. «Я знаю. И буду тебя ждать».