Булгаков не помнил, как домчался до Склифа, как искал хотя бы какую-нибудь щель, чтобы припарковать машину – в такой час даже стоянка для персонала была забита под завязку. Он влетел в отделение и несся по коридору, а коллеги и пациенты старались прижаться к стенам – Сергей никого не видел перед собой и мог снести любого, кто попадется ему на пути. Таким вот образом он чуть не смел по дороге Галину Васильевну Астахову, завотделением. Она было открыла рот, чтобы сделать ему внушение за опоздание, но встретилась с его взглядом – таких счастливых глаз она никогда у него не видела. Их яркая синева источала такую радость и восторг, что она перевела дыхание, улыбнулась и, похлопав его по руке, негромко сказала:
– Ну, слава богу…
Ясмин
В тот пасмурный осенний день в вагоне электрички было не протолкнуться в толпе, направлявшейся в Истру на рок-фестиваль. Люди – в основном, молодые парни и девушки, прижатые друг к другу – казалось, спрессовались в сплошную массу. В электричке было не продохнуть, несмотря на довольно холодную погоду.
– Шурик, долго еще ехать? – жалобно пропищала Ясмин. – Не могу больше, сейчас умру от духоты…
– Не хнычь, – он постарался встать так, чтобы максимально прикрыть девушку от дыханья окружающих. – Скоро уже… минут пять осталось…
– Надо к выходу пробираться, – пискнула она.
– Не надо, – покачал он головой. – Вся эта толпа вывалит и вынесет заодно и нас.
Так и произошло. В динамике протрещало «Новоиерусалимская», поезд замедлил ход и скоро остановился. Живой организм из многих сотен людей подобрался, зашевелился и стал вытекать из вагона. В какой-то момент Саша почувствовал, как наступил на чью-то ногу. Мгновенно раздалась безобразная брань.
– Нельзя ли следить за речью? – повернулся он на звук голоса. – Здесь женщины.
– Это щелка твоя косоглазая – женщина? – услышал он в ответ. – Чем она там воняет?
Дрожь, охватившая Ясмин, которая слышала каждое мерзкое слово, отдалась в Сашиной руке.
– Что вы сказали?! – в толпе было трудно повернуться, но ему все же удалось. Рядом терся плюгавый человечек, неопределенного возраста, без признаков какой-либо растительности на лице – у него отсутствовали и ресницы, и брови, серые глазки прикрывались тяжелыми веками. От него не пахло спиртным, но зрачки были сужены в булавочные головки. Он отталкивал всем своим видом, но Саша повторил:
– Что вы сказали?
– Щас выйдем, и я тебе повторю, – человек ткнул Сашу в бок чем-то острым. – Если захочешь…
Ясмин, разумеется, не могла знать, что в ее парня уперся нож, но она кожей ощутила смертельную угрозу, которой веяло от безволосого. Ее объял нестерпимый ужас, словно рядом застрекотала трещотка гремучей змеи.
– Саша, не надо, – она сжала его ладонь и потянула, насколько возможно, в сторону. – Умоляю, пойдем…
Им удалось оторваться от этого человека, и, когда они вышли на платформу, его уже нигде не было видно. Они брели вместе с прибывшими людьми куда-то, повинуясь коллективному разуму и указателям «На рок-фестиваль»… Но настроение, им, конечно, безнадежно испортили. Ясмин шла, глотая слезы острой обиды. Ее родители – оба высокообразованные люди – бежали из Карабаха в восьмидесятые годы, задолго до ее рождения. Отец со временем стал деканом одного из факультетов Московского университета. Как только дочери исполнилось восемнадцать лет, родители были вынуждены купить ей машину, так как каждый день, возвращаясь из института на метро, она горько плакала от оскорблений. Москву накрыл национализм, подобно грязевому потоку.
…Прошло какое-то время, прежде чем Саша и Ясмин осознали, что идут в окружении крепких молодых людей в военизированных штанах цвета хаки и черных майках. У них у всех, как на подбор, блестели выбритые черепа, а на поясах висели кастеты и бейсбольные биты. Держа Ясмин за руку, Саша попытался сделать шаг в сторону, но его тут же крепко схватили за локти и поволокли прочь от толпы. Подруга выпустила его ладонь и с криком исчезла. Саша попытался вырваться, но получил удар по затылку и потерял сознание.