– Как от тебя воняет, парень, – сообщил мужик. – Обоссался, что ль?
Саша промычал что-то невнятное, не в силах объяснять.
– Вадим, а девочка-то живая? – услышал он испуганный голос тетки.
– Ясмин, – прохрипел Саша. – Она умерла?
– Да нет… вроде, – Вадим потрогал лежащую на земле девушку за кисть. – Но вам, ребята в больницу надо. Идти-то можешь?
– А далеко? – спросил Саша. – Далеко не смогу.
– Метров пять – до машины, – Вадим кивнул в сторону заляпанного грязью джипа. – Дойдешь или тебе помочь?..
– Дойду, – кивнул Саша.
– Дойдешь, значит… Ну и воняет от тебя! – повторил Вадим и решительно поднял Ясмин с земли. Легко, словно перышко…
Дознаватель пришел к Ясмин в больницу спустя три дня. Девушка пришла в себя, но ни с кем не говорила, только отворачивалась к стене, чтобы никого не видеть. Саша сидел рядом с ней целыми днями – больше оказалось некому: убитые горем родители Ясмин были сами еле живы – отец с сердечным приступом попал в реанимацию, а мать разрывалась между ним и дочерью – которая балансировала на грани безумия, отказываясь есть, пить и говорить с кем бы то ни было…
– Что ж, если она не хочет давать показания – ее право, – не без облегчения сказал дознаватель, убирая в портфель так и не заполненные бланки протокола и заявления. – Ее, получается, добрая воля.
– Как? – возмутился Саша. – Что вы несете? Она не может сейчас говорить! Она больна! Я все расскажу и подпишу, что необходимо!
– Вы бы, молодой человек, прыти бы поубавили, – скривился дознаватель. – Если не ошибаюсь, только вас единственного, видели вместе с Ясмин… как там ее, Аджаровой – и больше никого. Так что драматические истории про банду насильников – всего лишь ваши сказки, пока нет ее заявления. И поблагодарите бога, что на вас дело не завели, как на подозреваемого в изнасиловании. А то – семь лет, фьють! – он сделал жест рукой, будто отгонял комара.
– Вы что? – Саша смотрел на него, словно на умалишенного. – Вы серьезно?
– Абсолютно! – сидящий перед ним на больничном стуле человек совершенно очевидно не шутил, – а кроме того, давайте смотреть правде в глаза.
– Что это значит? – нахмурился Саша.
– Это значит – кавказцев у нас не любят.
– И что? При чем тут Ясмин?
– А при том, – назидательно поднял палец вверх дознаватель. – При том, что ни один суд не вынесет вердикта в ее пользу, все замнут, и она позора не оберется. Вы уверены, что вам это нужно? Что ей это нужно? Что ее родителям это нужно?
– Я вам не верю!
Дознаватель презрительно ухмыльнулся:
– Ну-с, попробуйте, испытайте наше правосудие на политкорректность. У нее примерно столько же шансов, как, скажем, у лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А может, даже меньше…
– Вы что говорите? Вы вообще соображаете, что вы говорите?
– Это ты соображалку включи, придурок! – вспылил дознаватель. – Ты забыл, где ты живешь?
Лицо Саши окаменело:
– В России я живу, черт бы меня побрал…
– Вот именно, – рявкнул дознаватель. – И поэтому смотри на вещи трезво. Она, – он кивнул в сторону Ясмин, которая лежала на кровати и, казалось, спала. – Она здесь была и останется вторым сортом. Даже нет, не вторым, а вообще неизвестно каким…
– Уходите, – прохрипел Саша. – Я не хочу, чтобы вы здесь находились.
– Вот и славно, – дознаватель обрадовался. – Девочка твоя придет в себя и все будет хорошо. Бабы – они живучие…
– Уходите, – повторил Саша, и тот, с довольным видом подхватив портфельчик, резво испарился. Когда за ним захлопнулась дверь больничной палаты, Ясмин повернулась, откинула одеяло и, спустив ноги с кровати, села. Она была бледна как смерть, а во взгляде застыла мука.
– Второй сорт! – проговорила она. – Аллах, почему я не умерла?..
– Ясмин! – Саша метнулся к ней и попытался обнять. Она освободилась от его рук, точно стряхнула с себя что-то гадкое. – Не смей меня трогать!
– Хорошо, не буду, – Саша торопливо встал с кровати. – Прости, милая, я понимаю…
– Понимаешь? – выдохнула она, с неприязнью глядя на него. – Да что ты понимаешь, мужчина? Русский мужчина? Убирайся вон! Я не хочу тебя больше видеть!
Ему казалось, он сходит с ума, а Ясмин – так уже сошла с ума, но это понятно – пережив такое, редкая женщина не потеряла бы рассудок. И если б она плакала, он бы попытался ее утешить, успокоить, но она не плакала, пылали сухие глаза ее, полные ненависти, и ненависть эта выплескивалась не на кого-то, а на него, Сашу, который виновато опустил голову, не зная, что сказать…
– Убирайся вон, – повторила Ясмин. – Я хочу остаться одна…