Коут слез с полки, встал рядом с Бастом и посмотрел на дело своих рук. Первым нарушил молчание Баст.
— Действительно потрясающе, — признал он печальную правду. — Но ведь… — Он умолк и пожал плечами, тщетно пытаясь подобрать слова.
Коут, непривычно веселый, похлопал его по спине:
— На мой счет не беспокойся. — Он заметно оживился, словно повешенный меч придал ему сил. — Мне нравится, — заявил он с внезапной убежденностью и прицепил черные ножны к одному из колышков крепежной доски.
Потом пришло время других дел: надо было протереть и расставить по местам бутылки, приготовить обед, убрать после готовки. На какое-то время оба погрузились в несложные и приятные хлопоты, болтая за работой о всяких пустяках. И лишь когда почти все было приготовлено, стало заметно, как неохотно расстаются они с каждым делом — словно боясь, что работа закончится и трактир снова заполнит тишина.
Но тут случилось нечто неожиданное. Дверь распахнулась, и в «Путеводный камень» хлынула теплая бурлящая волна шума, а за ней потянулись и люди. Болтая, они выбирали столы, бросали рядом свои пожитки и вешали плащи на спинки стульев. Мужчина в рубахе из тяжелых металлических колец отстегнул меч и поставил его у стены. У двоих-троих гостей на поясах висели ножи. Некоторые сразу потребовали выпивки.
Пару секунд Коут и Баст смотрели на все это словно завороженные, а затем слаженно и гладко включились в происходящее. Коут заулыбался и стал разливать напитки. Баст бросился на улицу: посмотреть, есть ли лошади, нуждающиеся в стойлах.
Через десять минут трактир полностью переменился. На стойке звенели монеты, на деревянных блюдах громоздились фрукты и куски сыра, а в кухне над огнем пыхтел большой медный чайник. Гости сдвинули столы и стулья, чтобы усесться одной группой — всего их оказалось около десятка.
Коут угадал, кто здесь кто, едва они вошли. Двое мужчин и две женщины — фургонщики-перевозчики, закаленные долгими годами походной жизни; они радуются, что проведут сегодняшнюю ночь не на ветру. Трое охранников с жесткими цепкими взглядами, от них пахнет железом. Лудильщик с печкой-пузанкой и вечной улыбкой, обнажающей остатки зубов. Два юнца, один рыжеватый, другой темноволосый, оба хорошо одеты и правильно говорят: путешественники, достаточно благоразумные, чтобы объединиться с большей группой ради безопасности на дороге.
Размещение гостей заняло час или два. Сначала поторговались о ценах на комнаты, потом начались дружеские споры, кому с кем спать. Из фургонов и седельных сумок принесли необходимую мелочь. Кто-то потребовал ванну, и вода уже грелась. Лошадям дали сена, и Коут доверху заполнил маслом все лампы.
Лудильщик поспешил на улицу, чтобы провести оставшееся до темноты время с пользой для дела. Со своей двухколесной тележкой, запряженной мулом, он шел по улицам городка, а вокруг него роилась ребятня, выпрашивая сладости, сказки и шимы.
Когда дети поняли, что им ничего не перепадет, их интерес к лудильщику угас. Они окружили кольцом одного из мальчиков и стали хлопать в такт детской песенке, которая уже была стара как мир, когда ее распевали их дедушки и бабушки:
Мальчик в кругу, смеясь, пытался выбраться из кольца, а другие дети отталкивали его.
— Лужу-паяю, — звенел колокольчиком старческий голос. — Кастрюли починяю. Ножи-ножницы точу. Воду прутиком ищу. Вырежу пробку. Есть матушкин листок. Шали из шелку — не уличный платок. Бумага, чтоб писать. Конфеты, чтоб сосать.
Это снова привлекло внимание детей, и они стайкой сбежались к лудильщику. Сопровождаемый этим небольшим парадом, старик шел по улицам, напевая:
— На хороший пояс кожа. Злой черный перец. Кружева работы тонкой, яркие перья. Днем пришел лудильщик в город, утром уж уйдет. Дотемна с работой спорит, песенки поет. Подходи, жена, и дочка тоже подходи, ткани есть, а может, хочешь розовой воды?
Через пару минут он расположился во дворе «Путеводного камня», установил точильное колесо и начал точить нож.
Вокруг старика стали собираться взрослые, а дети вернулись к своей игре. Девочка в центре круга, прикрыв глаза рукой, пыталась поймать других детей, а они убегали, хлопая в ладоши и распевая:
Лудильщик обслуживал всех в очередь, а иногда одновременно двоих или троих. За острый нож он брал тупой да мелкую монетку. Продавал ножницы и иголки, медные кастрюли и маленькие бутылочки, которые жены прятали, едва купив. Он торговал пуговицами и мешочками с корицей и солью, лаймами из Тинуэ, шоколадом из Тарбеана, полированным рогом из Аэруэха…