Выбрать главу

Он улыбнулся мне, вокруг глаз разбежались морщинки.

– Верно, – сказал он. – Но, чисто в учебных целях, как вы думаете, что с ним?

– А этот пациент – студент?

Арвил приподнял бровь:

– А как это влияет на цены на масло?

– Ну, если он работает в фактной, это может быть литейная лихорадка, – сказал я. Арвил вскинул бровь, и я добавил: – В фактной легко можно отравиться металлами. Такое случается редко, потому что обычно студенты хорошо подготовлены, но человек, работающий с раскаленной бронзой, всегда может вдохнуть смертельную дозу паров, если не будет осторожен.

Я видел, как кивает Килвин, и радовался: мне не пришлось сознаваться, что знаю я все это только потому, что сам словил литейную лихорадку не далее как месяц тому назад.

Арвил задумчиво хмыкнул, потом указал на другой конец стола:

– Магистр арифметики!

Брандер сидел на левом конце стола.

– Сколько пенни вы получите с таланта, при условии, что меняла берет четыре процента? – спросил он, не поднимая глаз от лежащих перед ним бумаг.

– Каких именно пенни, магистр Брандер?

Он поднял голову и нахмурился.

– Мы пока еще в Содружестве, если я правильно помню!

Я принялся считать в уме, основываясь на данных из тех книг, которые он выложил в архивах. Это были не те курсы обмена, которыми пользовались ростовщики, это были официальные курсы валют, которыми пользовались государства и финансисты, чтобы иметь возможность лгать друг другу на общей почве.

– В железных пенни – триста пятьдесят, – сказал я, потом добавил: – И еще один. С половиной.

Брандер оторвал взгляд от бумаг прежде, чем я успел договорить.

– Золото вашего компаса указывает на двести двадцать, платина – на сто двенадцать, а кобальт – на тридцать два. Где вы находитесь?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Ориентация по триметаллическому компасу требовала подробных карт и сложных тригонометрических расчетов. Обычно этим занимались только моряки и картографы, и для расчетов они пользовались готовыми подробными картами. Я и компас-то живьем видел всего два раза в жизни.

Либо этот вопрос обсуждался в одной из книг, которые Брандер выложил для подробного изучения, либо он был нарочно придуман затем, чтобы вставить палку мне в колесо. Поскольку Брандер с Хемме были друзьями, то скорее второе.

Я закрыл глаза, мысленно представил себе карту цивилизованного мира и постарался прикинуть, где это может быть.

– Тарбеан? – сказал я. – Или, может быть, где-то в Илле?

Я открыл глаза.

– Честно говоря, понятия не имею.

Брандер что-то пометил у себя в бумагах.

– Магистр имен! – сказал он, не поднимая головы.

Элодин ухмыльнулся мне ехидной, заговорщицкой улыбочкой, и меня внезапно охватил страх, что он сейчас всем расскажет о том, какую роль я сыграл в том, что мы натворили в комнатах Хемме нынче утром.

Но он всего лишь театрально вскинул три пальца.

– У вас на руках три пики, – сказал он, – а еще пять пик разыграно.

Он сложил пальцы домиком и серьезно уставился на меня.

– Сколько всего пик, а?

– Восемь пик, – ответил я.

Прочие магистры зашевелились. Арвил вздохнул. Килвин сник. Хемме с Брандером даже переглянулись и закатили глаза. Все вместе создали впечатление страдальческого долготерпения.

Элодин обвел их гневным взглядом.

– Что такое? – осведомился он, и в голосе его зазвенела сталь. – Вы хотите, чтобы я относился к этим песням и пляскам более серьезно? Вы хотите, чтобы я задавал ему вопросы, на которые может ответить лишь именователь?

Прочие магистры застыли. Им явно сделалось не по себе, они избегали встречаться с ним взглядом. Только Хемме посмотрел ему в глаза, открыто и злобно.

– Ну хорошо, – сказал Элодин, снова оборачиваясь ко мне.

Глаза у него потемнели, и голос обрел странную звучность. Он звучал не так уж громко, но когда Элодин говорил, казалось, будто его голос заполняет собой весь зал. Другим звукам не оставалось места.

– Куда уходит луна, – мрачно спросил Элодин, – когда она исчезает с нашего небосвода?

Когда он умолк, в зале сделалось неестественно тихо. Словно его голос оставил дыру в мироздании.

Я выждал, чтобы понять, весь ли это вопрос. И признался:

– Понятия не имею.

После голоса Элодина мой казался довольно тонким и слабым.

Элодин пожал плечами и любезно указал через стол:

– Магистр симпатической магии.

Элкса Дал был единственным, кто явно чувствовал себя комфортно в парадной мантии. Своей черной бородой и узким лицом он, как всегда, напомнил мне злого колдуна, персонажа ряда дурных атуранских пьес. На меня он взглянул сочувственно.