Элодин подошел к большому столу, у которого стояла молодая женщина.
— Почему никто не гуляет, Эмми?
Она смущенно улыбнулась ему:
— Они сегодня слишком буйные, сэр. Мы думаем, идет буря. — Она сняла с полки журнал. — Кроме того, полнолуние близко. Вы же знаете, как это действует.
— О да. — Элодин наклонился и стал развязывать шнурки на башмаках. — Куда на этот раз запрятали Уина?
Женщина перелистнула несколько страниц:
— Второй этаж, двести сорок семь.
Элодин выпрямился и поставил башмаки на стол.
— Приглядишь за ними, хорошо?
Она неуверенно улыбнулась и кивнула.
Я снова проглотил полный рот вопросов.
— Похоже, Университет очень много тратит на это, — заметил я.
Элодин проигнорировал меня и, повернувшись, стал прямо в носках подниматься по широкой мраморной лестнице. Поднявшись, мы вошли 8 Длинный белый коридор с деревянными дверями. Только теперь я услышал звуки, которых ожидал в подобном месте: стоны, рыдания, неумолчную болтовню, вопли — но все очень тихое.
Элодин пробежал несколько шагов, потом проскользил по гладкому мраморному полу; мантия струилась за ним. Он повторил это: несколько быстрых шагов, затем долгое скольжение с расставленными в стороны руками — для равновесия.
Я продолжал идти за ним.
— Полагаю, магистры могли бы найти другие, более научные применения университетским фондам.
Элодин не смотрел на меня. Шаг. Шаг-шаг-шаг.
— Ты пытаешься заставить меня отвечать на вопросы, которых не задаешь. — Скольжение. — Не сработает!
— Вы пытаетесь хитростью заставить меня задать вопросы, — уличил его я. — По-моему, все справедливо.
Шаг-шаг-шаг. Скольжение.
— Так какого демона ты вообще пристал ко мне? — спросил Элодин. — Килвин тебя и так любит. Почему не прицепить свою звезду к его фургону?
— Я думаю, вы знаете то, что я не смогу узнать больше нигде.
— Что, например?
— То, что я хотел узнать с тех пор, как впервые увидел человека, позвавшего ветер.
— Имя ветра, правда? — Элодин поднял брови. Шаг. Шаг. Шаг-шаг-шаг. — Это хитрый фокус. — Скольже-е-ение. — Почему ты думаешь, будто я знаю хоть что-нибудь о вызывании ветра?
— Отсев негодных версий, — сказал я. — Ни один из магистров не делает ничего подобного, так что это должно быть в вашей компетенции.
— По твоей логике я также должен отвечать за солинадские танцы, вышивание и кражу лошадей.
Мы дошли до конца коридора. На половине скольжения Элодин почти воткнулся в огромного широкоплечего человека, держащего книгу в жестком переплете.
— Прошу прощения, сэр, — сказал человек, хотя явно не был виноват.
— Тимоти. — Элодин показал на него длинным пальцем. — Пойдем с нами.
Элодин повел нас по нескольким коротким коридорам и наконец пришел к тяжелой деревянной двери со сдвижной панелью на уровне глаз. Он отодвинул ее и заглянул внутрь.
— Как он?
— Спокоен, — сказал верзила. — Но сомневаюсь, чтобы много спал.
Элодин попробовал задвижку, потом, помрачнев, повернулся к широкоплечему парню.
— Вы заперли его?
Человек возвышался над Элодином на целую голову и весил, наверное, раза в два больше, но кровь отлила от его лица, когда босоногий магистр сурово посмотрел на него.
— Не я, магистр Элодин. Это…
Элодин оборвал его резким жестом:
— Отопри.
Тимоти завозился с кольцом ключей.
Элодин продолжал буравить его взглядом.
— Альдера Уина нельзя держать взаперти. Он может приходить и уходить, когда ему вздумается. Ничего нельзя класть ему в пищу, если только он сам об этом не попросит. Я назначаю тебя ответственным за это, Тимоти Дженерой. — Элодин ткнул в грудь верзилы длинным пальцем. — Если я выясню, что Уина накачивали успокоительными или запирали, я прокачусь на тебе, голом, верхом по улицам Имре, как на маленьком розовом пони, — И еще раз гневно на того зыркнул. — Иди.
Парень исчез так быстро, как только мог, не срываясь на бег.
Элодин повернулся ко мне:
— Ты можешь войти, но не делай никакого шума и резких движений. Не говори, пока он с гобой не заговорит. Если заговорит, говори тихо. Понял?
Я кивнул, и Элодин открыл дверь.
Комната оказалась не такой, как я ожидал. Высокие окна пропускали солнечный свет, открывая приличных размеров кровать и стол со стульями. Стены, потолок и пол покрывала толстая белая ткань, поглощавшая даже слабые звуки из коридора. Одеяла с постели были сдернуты, и тощий мужчина лет тридцати сидел у стены, съежившись и завернувшись в них.