Поскольку ежедневно он бывал один-два часа на приеме у хана и прислуживал ему, то большей частью я встречался с ним в собраниях хана. Когда же маджлис заканчивался, он приходил домой и [там] завершал тот день. Конец дня мы проводили в прогулках по саду. Когда наступала ночь, он проводил ее в соответствии с написанным указом. Так текла жизнь в течение восьми месяцев. С места ночной молитвы, совершаемой наедине, я пришел на улицу [суфийской] обители и избежал лицемерия и отречения от мира. Меня терзал страх. Любовь разбудила в разбитом сердце сильную страсть и залечила душу павшего духом. Действительно:
В то время эти самые дни составляли сущность моего бытия, время расходовалось столь расточительно, что, сколько ни окидываю беспристрастным взором течение скоротечного времени и [свои] дела за прожитую мной жизнь, лучших дней для меня не было. Исключением является поездка в Хиджаз, постижение [смысла] ритуального хождения вокруг [восточного] угла [Ка’бы] и мест, обязательных для почитания.
Великий малик и мы шесть месяцев оставались в Кандахаре вместе со [своими] почтенными родственниками в нерешительности. Несколько раз, когда [великий] малик особенно настаивал на поездке в Индию и посылал [своих] людей [к хану], высокого достоинства могущественный хан не соглашался на отъезд малика в Индию и говорил: «Сегодня путь служения сему императору происходит иначе, чем...{621}. Принцы, приехавшие [ко двору императора] со всех сторон [света], подобно низким [людям], стоят на солнцепеке с утра до вечера и служат мне. Я слышал это от людей, которые ранее побывали на службе императора Хумайуна и видели [воочию] его дружеское обхождение с Маликом Султан-Махмудом, правителем Нимруза. Я вообще не одобряю поездку великого малика в Индию. Слышал я [также], каким образом преуспевающий светлейший наместник обошелся с верховным правителем [Систана]{622}. Принимая во внимание все сказанное, я не соглашусь на поездку [великого малика] в Индию. Другим маликам, желающим получить чины, поездка в Индию и служение ее императору уместны». Те малики, которые испытывали страсть к накопительству и алчность, с утра до вечера подстрекали верховного малика к отъезду. Пишущий сию рукопись, исходя из здравого смысла, день за днем почтительно доводил до сведения малика, что в скором времени что-нибудь произойдет, что заставит [его] вернуться [в Систан]. И вот в один из вечеров, когда верховный правитель сделал остановку в предместье Панджшира на берегу какого-то канала в тени дерева, в [самом] начале ночи между родственниками произошел тревожный разговор о причинах и целях («почему» и «зачем») этого небесно-голубого свода. Большинство маликов говорили о [сем] рабе, которого /399/ обвиняли в оттягивании поездки [в Индию]. [Сей] раб и Малик Махмуди от избытка печали и скорби расположились на несколько шагов дальше остальных. Некоторое время спустя приехал верховный правитель и увез нас с собой туда, где приготовили пристанище [для него]. Там мы отдохнули. Когда минула полночь, подъехали два всадника и попросили воды. Слуги, а они были систанцами, представили их, и они рассказали: «Вот уже сорок дней, как шах, защитник веры, одержал победу над Гератом{623}. Все дни, когда он занят игрой в поло или развлекается стрельбой из лука, вспоминает малика Систана».
Поскольку никто не помышлял о прибытии светлейшего наместника в Хорасан, это известие сначала так подействовало на душу, что сладость мечты больше не вызывала приятного ощущения во рту желания. Мы были оглушены, [как от] грохота большого барабана, и напуганы.
[Одним из приехавших] был Салих-мясник, неоднократно приезжавший в Систан торговать. Он был [нашим] знакомым. Другим — Тахмасп-кули ан-нават, он тоже разъезжал туда-сюда. [Сообщенная] им в то утро радостная весть [сняла] с сердца пыль разговора с криводушными [людьми]. Великий малик воздал должное справедливости и приготовился [принести] извинения. Благодарение Богу, путь благодарностям и жалобам был перекрыт. Утром из Систана прибыл слуга Мира Касима сына Амира Мубариза ‘Али и подробно живописал смерть ‘Абд ал-Му’мин-хана, грубое заявление Дин-Мухаммад-хана, его временное восседание на престоле Герата [в течение] пяти дней, прибытие августейшей свиты и его разгром{624}. Когда мне случилось беседовать с Шахибек-ханом, справедливый хан из расположения к нам очень упорствовал в запрете ехать [в Индию]. Он советовал: «Если светлейший наместник уедет из столичного города Герата, вы не ездите [в Герат] к верховному эмиру, это задержит вас и дела будут отложены. Вы поезжайте [в Ирак] к шаху!»