/449/ Хатима (заключение) Та’рих-и ихйа ал-мулук.
Жизнеописание автора сей рукописной [книги] от рождения до событий 1028/1619 г.{811} Опыт, приобретенный [им] в многочисленных поездках и походах.
Хвала Богу, что благодаря счастливому случаю и удаче после завершения «Та’рих-и ихйа ал-мулук» в Фарах, который был мишенью проверки душевной крепости сего недостойного во время пребывания в том городе после испытания разнообразных страданий и удовольствий, переживания разного рода горя, в искупление тех трудностей пришел приказ вечного счастья, точнее, высочайший указ с вызовом [к себе] сего блуждающего по долине желания. В настоящий момент я получил то, что избавило [меня] от общения с врагами.
1 зу-л-ка’да 1027/20 октября 1618 г. [сей раб] удостоился чести быть принятым [шахом] в [его] резиденции в Казвине{812}. В то радостное время после победы над несметным войском Турции, которое под предводительством великого вазира Халил-паши приходило в том году в Тебриз, шахская свита изволила прибыть в стольный град Казвин{813}. В это время в Казвине собрались высокого ранга послы с разных концов света, как, например, Хан-и ‘Алам, [посол] Джихангир-падишаха, властелина двух третей Индии; уважаемые лица из слуг [престола] европейских стран; доверенное лицо российского государя. Были устроены празднества и высокого [ранга] приемы. В том месяце [центральная] площадь Казвина была иллюминирована. Несколько дней вплоть до [наступления] вечера взору августейшего представляли подарки и подношения [государей] разных стран{814}. В те дни и ночи [мои] огорчения, накопившиеся [за время] пребывания в Фарахе, были полностью вознаграждены. Все дни проходили в прогулках, а вечера — в наблюдении за пиршествами, которые могли бы стать предметом зависти юных лет. По воле случая в один из тех вечеров я имел очень приятную беседу с именитым и высокопоставленным [служащим], примером подражания для друзей, Кавам ад-Дином-мирзой, мустауфи ал-мамаликом. Оттуда я пришел домой, /450/ с тем чтобы [потом] отправиться посмотреть иллюминацию. Группа, так сказать, друзей, в компании с которыми я недавно познал страсть, словно пламя, высекаемое с помощью железа из камня, отправилась для участия в том празднестве. [Все мое] существо из-за крайней усталости противилось возвращению на раеподобный пир. Да и ехать следом за той группой показалось далеким от нравственного поведения. Я вошел в вечно весеннее собрание своего уединения, назначил фаррашей внутренней чистоты подмести двор расположения [моего] духа. В мгновение ока в подходящий момент они вымели веником покорности сор суетных мыслей, нелепых идей и скверны привязанностей из дворца разума, айвана понимания, почетного места [моего] естества; осадили пыль на сердце желаний с помощью влаги и свежести покорности; накрыли разноцветными коврами, привезенными из фарраш-хане, лоно природы; из помещения, где «возлежат на ложах»[141], принесли трон — ложе, достойное каждого из восседающих на троне сердца и составляющее суть единения и нравственного величия. По размерам ложа приготовили постель (белье?). Пока солнце служило факелом на бирюзовом небосводе, цветы, душистые травы, разные пахучие полевые растения, разнообразные петушьи гребешки, лазурные лужайки бросались в глаза тех ясновидящих людей. Когда завиток ночи прикрыл ланиты солнца покрывалом [черного] локона, облаченное в черное время надело платье и сделало ночь [покровом][142]. Небесная длань расчесала локоны [звезды] Каноп{815}. Сторожа того необъятного, [расположенного] на большой высоте пространства в одно мгновение зажгли огнем внутреннего света миллионы факелов, фонарей, светильников и свечей, пропитав раскаленные фитили луноликих красавиц миндальным маслом. Пышное [сияние] света на свете[143] достигло купола и крыши небес. Если бы у земных людей внешнее (поверхностное) зрение затмилось на том пиру сверканием, то у звезд, которые существуют благодаря божественному свету и свет которых [является] исключительным [их правом], на этом пиру было бы внутреннее зрение полуугасшего светильника от ветерка порицания. Если Мирза Мухаммад-Риза{816} — устроитель этого пира, то его вдохновитель{817} — Творец земли и небес. Ежели Мирза Джамал — хозяин того пространства, то работающими на нем являются стоящие у величия и /451/ славы. Если тварям на этом просторе есть проход, то особо приближенным есть в том уголке место для обозрения. Совершенно искренне я не хотел, чтобы Шах-и Джихан{818} и Хан-и ‘Алам, его гость, ради внешних красот лишились бы внутреннего творения [ума]. Слова, которые могут быть лучшей заменой свидания и [расспросов] о самочувствии, я принес на тот пир. Шах-и Джихана в силу его высоких помыслов я посадил на первое место. Хан-и ‘Алама вначале я отвел в уединенное место, облачил его в одежды чистосердечности, и он узнал путь и веру сведущего шаха и одобрил. Согласно выражению: «Да будет славен гость!» — я заставил его довериться мне. Весь тот вечер я провел на пиру, где не было случайных друзей, не ставших друзьями моего внутреннего скрытого мира. Всякий раз, удаляясь от мнимых товарищей и тех, кто блюдет традиции и обычаи, испытывал я подобное удовольствие и [проводил время] в подобных беседах; [мне] открылся смысл рубаи Сахаби Наджафи{819} и заключенных [в нем] скрытых тайн: