(Из воспоминаний В. Полянского, сына порученца генерала В. Сталина.)
«Со стороны они с Капитолиной, наверное, еще выглядели счастливой парой. Молодая женщина в ослепительно белом платье, солнечное небо, синие воды Рицы под стремительным скутером — все это радовало Василия. Он мог часами носиться на скутере, обожал быстрый полет на волнах.
Капитолина научила его кататься на акваплане. Это прообраз водных лыж, где вместо двух лыжин — одна доска. А вместе с ним обучила этому искусству и его друзей маршалов авиации Жигарева и Савицкого, отца будущей космонавтки».
«…видно, были в нем заложены какие-то недобрые гены, если, повзрослев, он стал таким — деспотичным, мстительным, привыкшим жить на широкую ногу, всеми командовать».
«Часто бывали у родителей Валя Серова, с которой мать дружила, и Константин Симонов, Людмила Целиковская и Войтехов, Козловский с Сергеевой, Роман Кармен с известной московской красавицей Ниной Орловой, Каплер, Бернес, Николай Крючков. Плисецкая не пишет в своей книге, как, опаздывая на репетицию, звонила от отца:
— Я не приеду… Звоню с дачи Сталина…»
«Раз прихожу домой — сидят Савицкий и Василий. Выпивши. Спрашиваю: “Шалили без меня?” Василий засмеялся и рассказал, как прямо из театра — в балетном костюме и… папахе! — привезли к ним Плисецкую. Я стала корить Савицкого: “У вас такая милая жена… Человек устал после балета, а вы…”»
«Оставшись наедине со своими мыслями, я предался беспечным размышлениям. “Вот, — подумалось, — танец маленьких лебедей где бы исполнять — на облаках!..” И представил вдруг на миг сцену Большого театра, известную балерину, и тут что-то меня смутило. “Как ведь, однако, долго танцует она… Что и говорить, — рассуждал я про себя, — разные там фуэте, антраша выполняет мастерски. Но среди других «лебедей», юных да расцветающих, положа руку на сердце, слишком ли смотрится?..”
Я летал на всех типах истребителей, летал без скидок на возраст. Но теперь летать мне постоянно мешала та мысль — о сцене. Известная балерина стала чуть ли не моим кровным врагом! Я уже не мог смотреть даже телепередачи с ее участием. А о «сцене» напоминало то одно, то другое.
Раз попалась в руки книга о жизни Льва Толстого в Ясной Поляне. Люблю Толстого. Но читаю письмо Льва Николаевича — и опять о своем…
“…Ты описываешь свою жизнь в жидовском местечке, и, поверишь ли, мне завидно. Ох, как это хорошо в твоих годах посидеть одному с собой, с глазу на глаз, и именно в артиллерийском кружку офицеров, — пишет он брату жены Софьи Андреевны. — Не много, как в полку, и дряни нет, и не один, а с людьми, которых уже так насквозь изучишь и с которыми сблизишься хорошо. А это-то и приятно, и полезно… Я очень счастлив, но когда представляешь себе твою жизнь, то кажется, что самое-то счастье состоит в том, чтоб было 19 лет, ехать верхом мимо взвода артиллерии, закуривать папироску, тыкая в пальник, который подает 4-й № Захарченко какой-нибудь, и думать: «Коли бы только все знали, какой я молодец!..»”
Что говорить, всякое счастье, даже боевое, — удел молодости. Оно любит баловать молодежь. Ведь победа немножко тоже женщина…»
«Василий сбил четыре самолета. В одном бою я лично видел, как он поджег «фоккера». Как-то я его выручил — могли тогда и сбить его. Уже после войны он подарил мне свою фотографию и подписал: «Спасибо за жизнь. За жизнь обязан тебе!» Был Савицкий с нами. Вася сказал Савицкому: “Ему подарю, а тебе нет!”»