И тогда они пошли говорить с Королевой, каковую сила великой радости заставила скрыть страдание болезни, — ибо она приняла его [Инфанта] с таким добрым внешним видом (contenenca), что мало напоминала женщину, чувствующую подобную боль.
Что же до радости, кою ощущал Инфант Дуарти, то сие была вещь, о коей в настоящее время трудно было бы поведать [достоверно], поскольку еще и в то время его выступление [в поход] скрывалось, тем же образом, как и [выступление] Короля, по каковой причине ему было необходимо — хоть сам он и хорошо ведал, что ему надлежит выступать, — выказывать притворную печаль, дабы заставить поверить других в истинность того, что он остается (a certidao de sua ficada). И равно не имел он дерзновения устраивать какие-либо приготовления [к отбытию] собственной персоной, дабы избежать любых поводов к тому, чтобы тот секрет оказался нарушен, — лишь [тогда поступил он иначе,] когда велел Жуану Вашкишу ди Алмада, чтобы тот приготовил весьма добрым манером его галеру, поскольку он приказал отправляться в ней. И вот так, с тою радостью и доброю волей, кои были в нем, принял он своих братьев и всех прочих людей, что прибыли с ними; и воистину не была притворною (enfingida) добрая воля, что нес он в том деянии, чрез каковую можно было отчасти узнать величие его сердца. И хотя времени оставалось мало, не было ни одной вещи, коей не хватило бы ему для его приготовлений, ибо столь добро и столь подобающе устроил он все относящееся к снаряжению своей персоны, как если бы с самого начала тех дел отдал приказ об устройстве сборов. И весьма надлежит думать, что кабы не болезнь Королевы, то и Инфанту Дону Энрики им был бы оказан прием гораздо лучший, ибо, помимо великой любви, что он к нему питал, он весьма развлекся бы разговорами о начале тех деяний, о том, как Бог милостью своею привел их ко времени, когда можно было дать им продолжение.
Уже Инфант Дон Педру к тому времени находился во флоте — как тот, кому принадлежало командование всеми судами; и по сему его судно имело определенный знак, чрез каковой надлежало ему быть узнанным среди всех остальных, ибо оно несло великий штандарт, превосходящий все прочие, и ночной фонарь, согласно обычаю; однако командование всеми галерами [флота] принадлежало Королю.
И после того как Инфант Дон Энрики поговорил с теми сеньорами, оба Инфанта и граф вернулись ко флоту, полагая, что болезнь Королевы не была такою, какою она впоследствии оказалась; но уже на следующий день Инфант Дуарти велел вызвать Инфантов, своих братьев, дав им знать о том, что Королева, их сеньора и мать, чувствовала себя весьма дурно. Каковые [Инфанты] тотчас поспешили отправиться верхом и прибыли в Одивелаш, откуда уже не отбывали вплоть до самой кончины оной сеньоры.
Немалою была их печаль, когда они прибыли к Королеве и нашли ее столь скованной болью (tao aficada da dor); и притом они взяли на себя весьма великую заботу о том, чтобы служить ей как в том случае, так и впоследствии, и приказать искать все средства, какие только могли быть найдены, для облегчения ее болезни. И хотя все [братья] имели о том великую заботу, основное бремя легло на Инфанта Дуарти, каковой с великим усердием, ни о чем ином не помышляя, приказывал изыскивать все вещи и лекарства, относящиеся к выздоровлению Королевы.
Не ведаю я, говорит автор, в скольких еще манерах проявилась подобная добродетель принцев; поистине, коли само понятие той заповеди, что была записана на второй скрижали [250], каковая говорит, что тот, кто почитает отца своего и мать свою, долго проживет на земле, относится к сей земной жизни, то весьма верю я, что сии [принцы] в полной мере должны были быть из таких. Воистину они всегда были так покорны Королю, своему сеньору и отцу, и Королеве, своей матери, что ни тот сын Вентурии Кориолы (Venturia Coriola) [251], о коем упоминает Валерий, ни какие иные [сыновья], что помянуты (ementados) в Писании, не могут сравниться (iguar) с сими. И да не уразумеет никто так, что сие говорится ради пустословия, ибо я, что сию историю написал, прочел весьма великую долю хроник и исторических книг (livros estoriais), и ни в одной из них ни разу не встретил подобного.
Все прочие заботы войны в те дни были позабыты, и вся занятость состояла в том, чтобы выслушивать врачей и хирургов (celorgiaes) и приказывать приводить в исполнение все вещи, что они предписывали для здоровья той сеньоры, — хоть их средства и труды немногому служили, поскольку боль у Королевы лишь увеличивалась гораздо более, ибо определение конца [каждого] не имеет никакого верного средства, ибо написано: Posuisti terminos eius, etc. [252] Каковой вещью Король был весьма огорчен, как тот, кто ведал, что за потеря последует для него из-за смерти столь доброй жены, с каковой он пребывал в браке уже двадцать семь лет, без какого-либо участия разлада, что мог бы иметь место меж ними, но лишь любви и согласия, как вы уже слышали. И такова была печаль, что питал Король из-за болезни Королевы, что он лишался желания есть и спать, по каковой причине многие полагали, что таким путем воспоследует для него какая-либо великая хворь, [и так бы оно и случилось,] кабы не великое его усилие [владеть собой].
ГЛАВА XL.
Как Королева обрела подлинное познание своей смерти, и о делах, что она относительно сего свершила, и как она вручила древо Креста своим сыновьям
Говорил я уже в другом месте о той сентенции философа [Аристотеля], что все люди естественным образом желают знания; и я говорил о естественном сем желании лишь в отношении вещей телесных, равно как и вещей, что даются человеку в качестве основ истинного знания. Ибо всякая мудрость в сем мире была бы малоценной, если бы только мы не могли прийти чрез нее к тому подлинному познанию вещей, чрез кои душа получает спасение, поскольку всякое знание без Бога не есть знание, посему всякий конец добродетельной жизни есть в истинном познании Бога.
И поскольку мы уже много раз говорили о великих добродетелях, что были в сей Королеве, следует [нам теперь] узнать, как наш Господь Бог пожелал наделить ее истинным знанием, показав ей темноту жизни настоящей, чрез любовь внутреннюю, что Он дал ей к Самому Себе, с подлинным познанием конца своей жизни. И хотя суд над душою состоится лишь в присутствии (no conspeito) Нашего Господа Бога — каковую тайну Он пожелал, чтобы не изведал ни один человек, облеченный в сию бренную плоть, — все мудрецы, в особенности Святой Фома [253], что ради божественного созерцания взошел на вершину истинного знания, полагают, что когда существо приближается к своему концу, оно обретает истинное познание Создателя и горько раскаивается в своих грехах, — [и] что тогда суд сего [Создателя] есть истинное спасение. Каковой знак может быть узнан чрез тех, кто в подобное время говорит со своими аббатами (abades) [исповедниками] обо всех изъянах (falecimentos), что ощущает на своей совести, согласно тому святому совету, коему пророк [царь Давид] учит в псалме, говоря: «Я возвращусь чрез все свои годы назад, очищая недра своей совести, дабы перечислить Тебе горести души моей».
Чрез каковое покаяние мы можем доподлинно узнать, как та святая Королева обрела истинное блаженство; ибо, хоть и весьма часто была она исповедуема во все иные времена, после того как болезнь таким вот образом усилилась в ней, она говорила весьма пространно со своим аббатом и, в возмещение некоторых тягот [совести], коли они у нее и были, приказала раздать многие милостыни и [содеять] иные великие дела милосердия, приводя много доводов в раскаяние за свои грехи, каковые [доводы] своим благочестием много заставляли дивиться (faziam grande contricao) того ее исповедника. И по завершении сего она велела призвать своих сыновей и сказала им:
— Бог ведает, какое желание (camanho desejo) всегда имела я узреть тот час, когда ваш отец сделает вас рыцарями; и для сего я приказала изготовить и украсить три меча. И хотя бы Богу было угодно, чтобы я в сем мире не узрела подобной радости, да будет Он прославлен за все.
250
251
253