— Однако, дабы мне закончить службу, я хочу привести вам здесь один краткий пример великой любви, что одна святая женщина имела по отношению к службе Богу и Его святой вере; каковою [женщиной] была та святая мать Маккавеев. Ибо поскольку было так, что она видела семерых сыновей ввергнутыми в суровые и тяжкие мучения, по приказу того злого царя Антиоха, так как они не желали поступать против закона своего истинного Бога и есть свиное мясо, сия славная женщина, с любовью к закону и почтением к Богу, забыла о естественном родстве (natural divido), что имела она с сыновьями, и побудила их (espertou-os) к тому, чтобы выстрадать мучительную (doorosa) смерть — смерть своей собственной плоти, что зародилась в ее чреве, — наставив сыновей голосом не женщины, но сильного и святого мужа, дабы они умерли за закон своего Бога. И так и написано о ней в седьмой главе второй книги Маккавеев — о вещах, ею сказанных, и как она укрепляла сыновей, когда узрела их в муках, — и по сему мать столь чудесная в такой манере достойна (dina) доброй памяти; каковая, видя семерых сыновей погибающими на протяжении одного дня, страдала о том с твердым сердцем по причине верной надежды, что имела она на Бога; и так она наставляла сильным образом, отцовским гласом, каждого из них, в такой манере, говоря: «я не знаю, каким образом явились вы в моем чреве, ибо не я дала вам дыхание, ни душу, ни жизнь, и не я собрала вместе члены каждого из вас; но то Творец мира, каковой изначально образовал природу всех вещей и устроил происхождение и начало всех людей, — Он даст вам еще раз с милостью дыхание и жизнь, так же, как вы теперь отвергаете самих себя ради Его законов (suas lex)» [311]. И последнему сыну она сказала: «смилуйся надо мной, что девять месяцев носила тебя в своем чреве и давала тебе молоко три года, и воспитала тебя, и растила до этого возраста. Молю тебя, сын, посмотри на небо, и на землю, и на все вещи, что есть на ней, и познай, что из ничего создал их Бог, [и что так произошел] и род человеческий; и так же будет содеяно с тобой, [посему] постарайся ради Его милости и не страшись этого мясника, но, сделавшись достойным твоих братьев, прими смерть» [312]. Каковую вещь юноша с весьма твердым сердцем и претерпел; а затем и мать с великим постоянством и с тою блаженною надеждой, что имела она в сердце своем, приняла венец мученичества. И коли уж та женщина, обладательница слабой природы, столь усиленно наставляла (conselhava) сыновей, дабы они претерпели смерть ради службы Богу, тем более, что принадлежали они еще к старому [ветхозаветному] закону, каковым [исповедовавшим старый закон], согласно сказанному апостолом, все вещи были явлены в зримом образе, то какое еще доказательство (amostranca) могу явить я вам, прочим, кои суть верные члены [Церкви] Иисуса Христа, выкупленные драгоценною Его кровью?
— И поскольку я сказал выше, что память о сем сохранится на веки вечные среди людей, я хочу, чтобы вы знали, что суждения астрологов (juizos estrologos) суть истинны, согласно узнанному мной от некоторых знатоков, коим был известен час, когда изначально было определено сие деяние, так как Марс (Martes) вошел в свою экзальтацию в дом Венеры на выходе Солнца, а тогдашний Сатурн (a Saturno entonce), каковой есть знак Весов, означающий вещи памятные (renembradores), показывает, что памяти о сем суждено сохраниться и быть положенной в записи, коих перевод (tresunto) дойдет до многих краев, в память (renembranca) доблестных ваших делах.
ГЛАВА LIV.
Как Король отбыл из Лагуша и отправился в Фарам, и как оттуда он проследовал своим путем, пока не оказался со всем своим флотом супротив Алжазирас
Когда же были сказаны таким образом те слова магистра, все возымели [бы] весьма добрую охоту последовать его наставлению, кабы поверили, что то постановление, кое доводил до их сведения Король, было подлинным, что они полагали за гораздо более противное [истине], нежели полагали относительно первого [притворного постановления], ибо говорили, что то было сказано им [магистром] не ради чего иного, кроме как ради того, чтобы скрыть иное, более верное постановление, о коем распорядился Король.
— Плохо, — говорили они, — что приходится узнавать об обычаях, коих придерживается Король для того, чтобы скрыть свою волю. Уже всему свету известно, что отправляется он на Сезилию [Сицилию], он же сейчас хочет дать нам понять, будто отправляется на город Сеуту; однако сия [байка] сейчас такова же, как и та, другая, что ходила вот уж как год тому назад, о том, что ему [будто бы] предстояло отправиться на герцога Голландского. Передайте же ему [Королю], пусть подыщет себе другое прикрытие, покрасивее, потому как что до сего, то нам оно уже давно ведомо.
Так пробыл там Король до среды, когда он отбыл в Фарам (Faram) [313]; и поскольку в то время как он следовал своим путем ветер стих, ему оказалось необходимо остаться там до следующей среды, когда исполнилось семь дней месяца августа, и тогда он отбыл по направлению к проливу. И в пятницу, несколько ранее ночи, пред ними предстала земля мавров, и там приказал Король, чтобы все корабли пустили ходить по морю кругами (que fizessem andar todos os navios de mar em roda), ибо он не желал входить в устье пролива иначе, как ночью, — мы думаем, то было сделано ради того, чтобы мавры [той] земли не смогли бы столь быстро (tao asinha) узнать о пути, что хотел проделать Король.
Едва же настала ночь, они начали проход чрез устье пролива, и тою же ночью случилось (aqueceu) там одно малое дело, от коего могла воспоследовать весьма великая опасность. Ибо было так, что, поскольку та галера, что принадлежала Жуану Вашу и в коей плыл Инфант Дуарти, имела запах по причине своей добротности, Инфант сошел с нее и отправился на галеру Инфанта Дона Энрики, своего брата; и случилось [тогда же] вспыхнуть огню в одном фонаре (alanterna), вследствие чего великий переполох возник внутри галеры (dentro na gale) [на нижней палубе]. Инфант же Дуарти, что возлежал на [верхней] палубе по причине штиля, каковой был велик, вспомнил о своем брате и поскорее открыл дверь, и Инфант Дон Энрики схватил фонарь прямо так, горящим, и передал его наверх, и Инфант Дуарти бросил его в воду. Инфант же Дон Энрики возымел в душе печаль (tomou em si menencoria), думая, что руки его [брата] покроются волдырями и то создаст для него препятствия, когда возникнет потребность [потрудиться руками]; но некоторые из бывших там научили его, чтобы [его брат] для своего исцеления поместил руки в мед и [тогда] будет предохранен от того вреда, как оно на самом деле и вышло. Ибо, хоть впоследствии та [обожженная] кожа и сошла у него с рук, он не переставал трудиться, как если бы не испытал никакого ущерба, [так что] воистину то есть правда, что сие средство полезно. Но на то время, поскольку велика была сила огня, кабы не крепкое сложение (forte compreisao) Инфанта, он не смог бы таким образом трудиться прежде, нежели минуло бы несколько дней, хоть вся та кожа, насколько захватил огонь, впоследствии и сошла.
313
Вместо Фару (