А может, не такой уж я крутой кекс стал, а официант от Аржаны пропёрся? Она сегодня стильная, фигура точёная. Вон Михаил аж растёкся весь.
Я уселся и открыл меню. Даже вспомнить не могу, что ел здесь тогда. Всё казалось дико вкусным. Как же, с голодухи-то. Сутки между мирами болтаться, наверное, энергетически очень затратно.
Впрочем, сейчас после тира аппетит тоже нагулялся, и придётся объедать Аржану. Вот зачем ей такой поворот?
Я выбрал какие-то вареники, суп и котлету по-киевски. Закрыл меню. Остались напитки.
– Я всё. Возьмём большой чайник на двоих какого-нибудь… – я замялся под внимательным взглядом раскосых глаз. – Ты какой любишь?
Аржана потянулась к барному меню.
– Чёрный ройбуш, или вот глинтвейн есть, – предложила она.
Я поддержал глинтвейн, решив, что немножко алкоголя не помешает. Жаль, винной карты тут нет. Пиво брать было как-то не с руки. Вот ведь устроила тувинка поворот.
Официант забрал заказ и удалился. А я решил зайти издалека.
– Расскажи мне про Тыву. Правда, там у вас всё так, ну, по-древнему, что ли? Леса непроходимые? Юрты?
Аржана улыбнулась.
– Наивный вопрос москвича, – добавил я и тоже улыбнулся.
– Ну, сосны правда есть. Тайга – это, конечно, не подмосковный лес. Заблудиться там легко можно и за несколько дней не выйти, зверьё водится. Отец ещё на охоту ходил по молодости. Живём мы, конечно, не в юрте. Хотя вот до недавнего времени была и юрта, дед выходил с ней в тайгу, пока бабушка жива была.
– О, здорово, а какая она, юрта? – вставил я.
– Да вроде… складной палатки, – засмеялась Аржана. – Ну ладно, как вигвам у индейцев.
Пока я так ненавязчиво расспрашивал её о быте тувинцев, принесли глинтвейн и первое.
– А шаманы у вас есть, такие, с бубнами? – спросил я. – Видела когда-нибудь? Или истории какие-то о духах, которые в тайге живут, слышала?
Аржана засмеялась, и я подумал, что она сейчас отшутится от таких вопросов. Но нет. За едой девушка заметно расслабилась и готова была поделиться историями.
– Когда я помладше была, случай был. Гостила у деда, как раз в юрте. Втроём мы всего почему-то были, бабушка ещё. Дело было вечером, метель поднялась страшная. И стучится кто-то к нам. Бабушка запричитала, что злые духи! Кто ещё может в такую метель ходить? Болела она тогда. Всё боялась, что духи за ней придут, уведут в загробный мир, – Аржана задумалась и продолжила. – Человек ведь перед лицом смерти сразу верить начинает во всё потустороннее. А старожилы так всегда верили.
С другой стороны, как не откроешь? Вдруг человек там замерзает? Дед открыл, а там женщина стоит, в лёгкой такой одежде. Говорит, вышла к мужу от матери, метель в дороге застала. Заблудилась.
Дед её к огню пустил. Она отогрелась, рассказала, как мужа зовут, какая семья. Пить-есть предлагали, не стала. А вот то, что благовония из трав подожгли, ей понравилось, запах, говорит, хороший.
Недолго она у нас просидела. Ушла, как только метель стихла.
Дед тогда и сказал, что ту семью знает. Это шаман из соседней деревни. И жены у него нет.
– Вот те раз, и кто это был? – удивился я.
– Хозяйка тайги, дед сказал, – ответила Аржана. – Потому и травы поджёг, потому ей и понравилось. И одета легко была.
– Интересно, что-то потом случилось? Ну, чего она заходила? Должна быть какая-то причина, – допытывался я.
– Шаман тот умер, и деду пришлось ехать погребальный обряд проводить, – ответила Аржана.
– Так твой дед тоже шаман? – догадался я. – Здорово!
Девушка немного засмущалась, и я понял, что она выболтала больше, чем хотела.
– Мне кажется, это интересно, – продолжал я. – Не может быть, чтобы ничего такого не было, ну, потустороннего, магического. Что-то точно есть.
Аржана улыбнулась и взяла стакан с глинтвейном. Повертела в руках.
– Наверное…
– Шаманизм вообще интересная тема, – в этот раз я собирался спросить её о снах напрямую. – Я читал, что шаманы практикуют осознанные сновидения. Вот Кастанеда, например, учился этому у мексиканского шамана. Интересно, а ваши шаманы что-то подобное делают?
– А, помню, – Аржана поглядела на меня поверх стакана. – Ты говорил, что увлекаешься осознанными сновидениями.
– А ты читала Кастанеду? – поинтересовался я.
– Да, когда-то, по молодости, – кивнула Аржана и улыбнулась. – Там, конечно, интересная картина мира, но… не знаю. Первая книга ещё ничего. Похоже, что он действительно изучал традиции того индейского племени. А дальше… фантастика какая-то.
Вот тебе раз. А мне первая книга наоборот показалась редкостной нудятиной! Настала моя очередь отхлебнуть глинтвейна.
– А в вашей шаманской традиции разве не так? Не похоже? – продолжил допытываться я.
– Тут я не очень могу помочь, – Аржана выловила из супа ложкой длинную картофелину, задумавшись, выпустила её обратно в тарелку и отпила из ложечки оставшийся бульон. – Всё же шаманом был дед, а не я. Даже брат не унаследовал эту ношу. Шаманов всё меньше, мир меняется.
– Да ладно, неужели прямо совсем ничего не рассказывал? – не отставал я.
Аржана вздохнула и оценивающе посмотрела на меня, а я весь превратился во внимание.
– Мне очень-очень интересно. Расскажи, пожалуйста, – подбодрил я девушку.
– Ну, что вспомню, – она отложила ложку и села прямо, словно готовилась прочитать лекцию. Глаза на несколько секунд ушли влево. Вспоминает.
– Ты, наверное, знаешь, что подсознание – очень важная часть нашего разума.
Я кивнул.
– То, что мы думаем, делаем, оцениваем в бодрствовании – это сознательная часть, взращённая социумом. Со своими установками, наслоениями. Мы видим мир через призму этих наслоений. Ну, например, если девушка идёт в бесформенном, висящем мешком пальто, и это сейчас модно, то ум оценивает это как «О, как стильно! Здорово!». А если бы это модно не было, то я бы сказала: «Какой уродливый мешок!»
Девушка посмотрела на меня и спохватилась:
– Ой, извини, я такой женский пример привела. Наверное, непонятно?
– Да нет, почему, понятно, – ответил я. – Вот я подвороты не люблю или короткие штаны, лодыжки эти голые торчат. Ладно, на девушках, а когда мужчина такое носит – фу! Уверен, пока это не стало модно, любой бы посмеялся над тем, кто носит штаны не по росту.
– Ну, тоже годится как пример, – кивнула Аржана. – В общем, понятно, что сознание может искажать картину мира из-за таких наслоений.
– А подсознание не искажает, – сделал я вывод.
– Подсознание – это отдельная история, – она покачала головой. – Это не ум, оно работает с символами, причём архетипичными, заложенными в древности. Чтобы понять его, нужно немного знать историю, как жили и чего боялись наши предки. Во сне подсознание говорит с нами на языке символов. Оно показывает, какие процессы происходят в глубине тебя, в какую сторону ты развиваешься, даёт намеки и состояния. Например, много воды во сне, гигантские волны, могут говорить о скорой трансформации.
Она отхлебнула чая и оценивающе посмотрела на меня.
– И это не об осознанных снах, а о более глубоких слоях. Глубокие сны – это процессы внутри тебя.
– Ага, внутренние сновидения! – вставил я. – А ОС – внешние.
– Ну, можно сказать, но это не совсем точно, – протянула Аржана. – Внутренние могут быть совсем неглубокие, на уровне слоя бытовых проблем, реакций на каких-то людей, условия. А для путешествия к своим истокам, центру, шаман использует глубокие сновидения. Но это не быстрый процесс. Сначала ты расчищаешь поверхностные слои, вроде как конфликты внутри себя.
– Блоки, – добавил я, вспомнив крюки.
– Да, психологические блоки тоже сюда, – согласилась девушка. – И каждый раз ты продвигаешься всё ближе к центру. Чувствуешь его, находишь точку опоры. И потом, чтобы путешествовать по мирам, верхним слоям, как ты назвал это состояние – внешнему сновидению, – тебе не нужно осознаваться в том понимании, как сейчас. Когда осознаешься, ты тащишь за собой в сон своё дневное сознание. А так ты идёшь из центра, совершаешь все взаимодействия с духами и сущностями иных миров через сновидения на качественно другом уровне. Ты устойчивее, стабильнее и сильнее. Да, можно сказать, что сильнее. Другое сознание, другое существо. Более плотно, полно взаимодействующее со сновиденным миром и тонкими планами. Тебе не надо думать или анализировать: сделать то или это. На интуитивном плане, считывая энергии и качество пространства, ты уже действуешь максимально эффективно.