Внутри что-то надорвалось. Горе захлестнуло волной, а страх перед неизвестностью сковал тело. Но больше всего девочку поглощала вина. Она накрывала тёмным одеялом, высасывая всё хорошее, что осталось и оставляя всё самое тёмное. Эбби почувствовала, как по щекам покатились слёзы. Они обжигали и застилали глаза. Рыдания вырвались из груди, отдаваясь болью на сердце. Свет в гостиной выключился, но девочка не заметила этого.
– Мамочка, – прошептала она, и потрясла женщину за руку, но Софи не открывала глаза. Так и продолжала лежать без движения. – Папочка, – но Зак не шевельнулся. Он больше не слышал слов своей девочки. Его здесь уже не было…
Голос звучал всё громче, и эхом разносился по дому. Эбби кричала, звала изо всех сил, но родители не слышали. Давилась слезами, захлёбывалась собственным горем и хотела, чтобы всё закончилось. Чтобы мама разбудила её и сказала, что ей просто приснился кошмар. Но мама лежала прямо перед ней и… она была мертва...
Свет в коридоре загорелся, и на стене перед девочкой мелькнула тень – пара огромных крыльев. Эбби оглянулась с бешено колотящимся сердцем. Сзади уже стало темно и ничего не видно.
– Мамочка! Папочка!
Голос охрип, горло саднило, от застрявшего тяжёлого кома, но девочка продолжала звать родителей, не веря, что это безнадёжно.
Солнце давно закатилось за горизонт. Свет в гостиной мигнул, и замер в ожидании. Заскрипела, открываясь настежь, входная дверь, чего девочка не заметила. Завтра они должны переехать в квартиру в Чикаго. Но то завтра не наступит никогда...
[1] Английская детская песня: Ding, dong, bell. (перевод В. Сташкевич)
Глава 2. Игра на выживание
Лос-Анджелес, июнь 2017 года. Детский приют Нортриджа.
С горы Санта Сасана Эбби когда-то любовалась захватывающими дух панорамными видами на район Нортридж, куда не долетал приятный океанский бриз. А сейчас она смотрела на горы из долины. Это были небольшие холмы, расположенные вокруг всего района.
Столбик ртути показывал восемьдесят два градуса по Фаренгейту[1]. На небе ни облачка, только бесконечная синева. Листья пальм даже чуть-чуть не колыхались. Несмотря на жару, на северо-западе Лос-Анджелеса, жёлтые такси то и дело маячили по дороге, а люди торопились на пляж, работу или в аэропорт.
Очередной будний день. Обыкновенный вторник, ничем не отличающийся от вторника на прошлой неделе или позапрошлой, или даже год назад. Скоро начнутся каникулы, но не для Эбигейл Батлер. Она не поедет с друзьями на пляж, не будет в коридорах сплетничать с подружками о парнях или соперницах… Это всё можно было сказать о ком-то другом, но не о ней.
Девушка сидела за партой в душном классе и смотрела в окно, накручивала на палец волосы цвета тёмного шоколада, собранные в конский хвост на затылке. Синие джинсы и белоснежная майка прилипли к телу, и от этого стало противно. Кондиционеры работали на полную мощь, но даже им не под силу разогнать жару. Слишком старые.
Как и всегда Эбби пришлось терпеть. Терпеть жару. Терпеть одноклассников. Терпеть преподавателей. Она это заслужила. Для неё со всеми радостями жизни покончено ещё с тех пор, как ей исполнилось шесть. «Родители умерли по моей вине». В этом девушка была уверена так же, как и в том, что Линкольн шестнадцатый президент США.
Вихрь воспоминаний закружился в памяти. Она на похоронах родителей, где не проронила ни одной слезинки. То была не Эбби, а лишь сосуд из плоти и крови, бесчувственный и отчуждённый. Люди сочувствовали, говорили какие-то слова, а её ничего не волновало. Ведь с тех пор не чувствовала себя человеком, достойным счастья. Приёмная семья, где девочка прожила около месяца. Что только Эбби не делала: и занималась затворничеством, и просила, чтоб в приют отправили… Всеми силами не хотела оставаться там, чтобы не навредить, в итоге добилась своего – её отправили в приют. И вот, уже одиннадцать лет в этом заведении. Нет друзей. Сама по себе. Изгой.
– Эбигейл! – позвал чей-то настойчивый голос. – Эбигейл Батлер!
Девушка посмотрела на учительницу алгебры, стоящую перед ней, и вспомнила, что в кабинете есть одноклассники и эта старая змея, которая вечно придиралась. Ещё с первых дней появления Эбби в стенах этого заведения. Она не знала, от чего к ней такая неприязнь, но остро чувствовала её, стоило только посмотреть в глаза преподавателя.