— Мама! Мамочка! Помоги!
— Иди сюда! — крикнули уже все хором.
— Не могу! Меня не пускают! Оно меня не пускает!
— Кто — оно? — крикнул принц.
— Мы так и будем перекрикиваться? Там ребёнок, — Егоров взвёл курки ружья. — Вы останьтесь здесь, ни к чему идти строем. А я посмотрю.
— Но вурдалак… — начал доктор Хижнин.
— Я однажды застрелил пантеру-людоеда. Думаю, и с вурдалаком справлюсь, с каким-нибудь деревенским мерзавцем, — и Егоров пошел на зов ребёнка.
Шёл он бесшумно, крадучись, но выходило быстрее, чем бегом городского охотника. Даже не быстрее — а неизбежнее. Словно гигантская волна с японской картинки. От такой не спасешься, не убежишь, только и остается любоваться приближением смерти. Японский взгляд на мир. Что японцу красота, русскому смерть.
Арехин проверил, готов ли маузер к стрельбе. Готов совершенно. Тогда и он пошёл вслед за Егоровым. Не так ловко, не так быстро, но ружьё — хорошо, а ружьё и пистолет лучше. Особенно, когда этот пистолет — маузер.
Арехин не прошел и десяти шагов, а Егоров уже скрылся в кустах. Ничего, тут ведь не состязание.
Когда Арехин дошел до границы леса, детский зов прекратился. Внезапно, вдруг. Арехин остановился. Стал слушать — куда идти. Одно дело выбирать направление, стоя в центре поляны среди собратьев-охотников, другое — тут, перед стеною тьмы.
Выстрел, секунду спустя — второй. И тишина. Ни крика, ни стона, ни рычания. Даже цикады замолчали. Или их не слышат оглушенные уши.
Арехину удалось заметить отблески пламени, вылетевшего из стволов в момент выстрела. Он выждал четверть минуты. Потом ещё столько же. Не хватало попасть под выстрелы Егорова.
Цикады затрещали вновь.
— Андрей Владимирович! — позвал он. Но Егоров не ответил. И ребёнок молчал.
Двигаться вперед не хотелось. Темно. Сучки всякие. А, главное, страшно. Очень страшно. Дрожь пробрала — зуб на зуб не попадает. Или похолодало?
Он взялся за маузер двумя руками: пистолет неприятно потяжелел. Неприятно — потому что это он ослаб, а что приятного в собственной слабости, да ещё в решающий момент. И ноги словно налились винцом. Обыкновенно говорят — свинцом, но нет, преувеличивать не нужно. Винцом. Тем, что туманит голову и грузит ноги.
Он сделал шаг по направлению вспышки. Потом другой.
А затем его позвали. Принц, доктор Хижнин, Конан-Дойль и ротмистр Ланской. Звали хором, но он внезапно обрёл способность различать всякий голос. От темноты ли, от страха, или место такое.
Собственно звали не его, звали вообще. «Господа, все сюда, немедленно идите сюда!». И так три раза. Когда стали звать в четвёртый, он повернул назад. Тут, действительно, один не воин. Он-то пантер не стрелял. На тетеревов охотился, бывало, на рябчиков, на уток, но как дилетант, разогнать хандру с хорошим товарищем. А маузер — игрушка взрослого мальчика, не более. Солидная немецкая игрушка, которой не стыдно похвастаться перед знакомыми, и только. Хотя он как-то убил из маузера бешеного волка. Случайно.
Выбравшись из леса (он и вошёл-то в лес на малость), Арехин почувствовал облегчение. И ноги бодрее пошли, и пистолет перестал оттягивать руку, и дышать можно свободно, не таясь.
— Что случилось? — спросил он. Видите, не сам вернулся, вы позвали, а то я бы непременно отыскал и Егорова, и ребёнка, и того, кто прячется во мраке.
— То и случилось: сначала ушёл один, за ним второй.
— Кто второй?
— Вы, Александр Иванович. Потом кто-нибудь пойдёт за вами, так мы поодиночке и сгинем, — ответил принц.
— Что ж делать? Они же пропадают!
— Кто — они? — вмешался Ланской.
— Ребёнок этот и Андрей Владимирович.
— Егоров — согласен. А про ребёнка мы ничего не знаем. Может, и нет никакого ребёнка.
— А кто же звал?
— Вы же охотники. Манок, он не только для птиц годится.
— Ой, дяденька, дяденька, что это с вами! Помогите, помогите — словно услышав Ланского, снова закричал ребёнок. Или не ребёнок.
— Так мы что, будем держать круговую оборону? — спросил он.
— Будем, — подтвердил принц. — Вот сделаем вылазку, и потом будем держать.
Слова о вылазке успокоили.
— Зажжём лампы, и на вылазку.
Зажечь карбидную лампу — дело несложное. Их, ламп «Отто» немецкой работы, хватало на каждого, даже одна лишняя оказалась, та, что предназначалась Егорову. Зажгли и её, зажгли и оставили на поляне. Как маяк.
Идти с лампой в руке хорошо, когда в другой револьвер, даже такой, как «Маузер». С ружьём не получится. Потому ружейные охотники прицепили лампы к поясам. Получилось вполне сносно. Свет лампы давали сильный, видно далеко. Шагов за двадцать.