В центре города, где на широкой площади встречались четыре улицы, шедшие от четырех ворот, меня поразило грандиозное сооружение. Даже Нимуэ открыла рот, потому что, безусловно, ни один из живущих не мог бы построить такого высокого, такого белого и с такими странными углами дома. Между коньком высокой крыши, поддерживаемой колоннами, образовалось треугольное каменное пространство с фантастической каменной картиной: каменные мужчины в каменных шлемах повергали своих врагов, лошади с парящими каменными гривами топтали их копытами. От морозов некоторые куски картины потрескались, раскололись и обвалились, но все это, несмотря ни на что, было для меня необыкновенным чудом, хотя Нимуэ, поглядев на каменную красоту, с отвращением плюнула.
— Римляне пытались быть богами, — сказала она, — вот почему боги покорили их. Совет не должен был собираться здесь.
И все же судьба королевства Утера решалась здесь, в Глевуме, и Нимуэ не могла изменить этого. К тому времени, когда мы добрались до города, верховный король уже прибыл и разместился в другом высоком доме напротив удивительного здания с колоннами. Он выделил для всех нас одну-единственную комнату в задней части дома, где дымили кухни и громко пререкались рабы. Солдаты нашего короля рядом с местными блестящими людьми выглядели толпой длинноволосых, бородатых бродяг в обтрепанных плащах, с длинными мечами, толстыми древками копий и круглыми щитами, на которых был грубо намалеван символ Утера — дракон, не идущий в сравнение с аккуратно нарисованными быками Тевдрика.
В честь приезда верховного короля за стенами города была устроена ненастоящая битва между Овейном, Защитником Утера, и двумя лучшими людьми короля Тевдрика. Летнее солнце играло на длинном мече непобедимого героя Думнонии, громадного человека с татуированными руками, голой волосатой грудью, спутанными волосами и щетинистой бородой, в которой поблескивали воинские кольца, выкованные из оружия поверженных врагов. Оба героя Гвента нападали на него с такой яростью, будто битва была настоящей, а не притворной. Звон мечей долетал, должно быть, до дальнего Повиса, а толпа, собравшаяся со всей округи, ревела, как стая диких зверей, побуждая сражающихся на кровавую резню. Видя такую страсть, Тевдрик швырнул на землю свой посох, чтобы закончить битву.
— Помните, мы друзья! — сказал он, и Утер, как и подобает верховному королю, важно кивнул.
Утера принесли сюда на носилках, и он, завернутый в широкий шерстяной плащ, сидел на троне отекший и больной. Тело его вспухло от жидкости, лицо пожелтело. Утер выглядел вялым и тяжело, трудно дышал. Король Тевдрик, одетый, как римлянин, в белую тогу (дед его и в самом деле был римлянином), выглядел совсем юным, хотя печальный, мудрый взгляд делал молодого короля гораздо старше. Безбородый, с коротко остриженными волосами, высокий, худой и изящный в движениях, он сидел подле своей жены — королевы Энид, волосы которой были заплетены в странную спираль и столь ненадежно, что двигалась она осторожно и неуклюже, как новорожденный жеребенок. Лицо королевы, густо намазанное белой краской, выражало безучастность и растерянную скуку. Ее сын Мэуриг, наследник Гвента, суетливый мальчишка лет десяти, сидел у ног матери и ковырял в носу, за что получал подзатыльники от отца.