Она серьезно взглянула на Рагнора, который сидел за столом и неловко пялился на свои руки, но все же откликнулся:
– А мои родители думали, что я ребенок эльфов или кто-то вроде. Мама говорила, что кожа у меня цвета весны, – сказал он, и на его щеках выступил изумрудный румянец. – Все, само собой, было несколько сложнее, но они меня полюбили, хотя находиться в моем обществе было не очень уютно и мама всегда говорила мне, что я ворчливый, как старик. С возрастом я, конечно, изжил этот недостаток.
После этой фразы воцарилось вежливое молчание.
Магнус подумал, что с тем, что воспитываешь подкидыша фей, смириться легче, чем с тем, что женщину – или, реже, мужчину – охмурили демоны и ребенок – это напоминание о перенесенной боли. Демоны и боль всегда сопровождали рождение колдунов.
– Это то, о чем нам стоить помнить, если нам кажется, что люди нам чужды, – сказала Катарина. – Мы многому обязаны людской любви и лишь благодаря ей живем вечно. Люди качали в колыбелях странных детей, не отчаиваясь и не отворачиваясь от нас. Я знаю, от кого мне досталась по наследству моя душа.
Они сидели около своего дома в саду, окруженном высокими стенами, но Катарина всегда была осторожнее друзей. Она оглянулась и зажгла стоящую на столике свечу искрой, возникшей в ее сложенных ладонях из ниоткуда. Белоснежные волосы ее на миг превратились в шелк и жемчуга. Все неожиданно осветилось, и теперь Магнус мог видеть улыбку подруги.
– Наши отцы были демонами, – сказала Катарина, – а матери – героинями.
И это было правдой.
Большинство колдунов уже с рождения отмечены колдовским клеймом, и многие дети умирали рано, потому что родители бросали или убивали этих странных созданий. Но иногда любовь превозмогала страх. Так воспитали Катарину и Рагнора. Колдовским клеймом Магнуса были глаза, золотисто-зеленые, со зрачками-щелками. Но эта его особенность проявилась не сразу. При рождении его кожа не была синей, как у Катарины, или зеленой, как у Рагнора. С виду он был обыкновенным человеческим ребенком с необычными янтарными глазами. Мать Магнуса поняла, что его отец – демон, не сразу, а только после того, как однажды утром подошла к колыбели и увидела, как ребенок смотрит на нее кошачьими глазами. Тогда она поняла, что тот, кто явился к ней ночью в обличье ее мужа, не был им. И еще – что она не хочет жить дальше. Она и не стала.
Магнус не знал, можно ли считать ее героиней. Он был тогда слишком мал, чтобы помнить, как она жила, или осознавать то, как ей было больно. Он не был уверен в ее мужестве, как Рагнор и Катарина уверены в мужестве своих матерей. Он не знал, любила ли его мать по-прежнему, узнав правду, или любовь из ее души вытеснила тьма намного более плотная, чем та, с которой пришлось иметь дело матерям его друзей. Ведь отец Магнуса не был обычным демоном.
– А я видел, как сатана падает с неба, – пробормотал Магнус, глядя в кружку с напитком. – Подобно молнии.
– Что? – повернулась к нему Катарина.
– Радуйся, подруга, ибо ваши имена начертаны в небесах, – сказал Магнус. – Я так тронут, что мне хочется смеяться и выпить еще, чтобы не заплакать.
После этого он снова отправился на прогулку.
Теперь он вспомнил, почему той темной ночью сказал им спьяну, что хочет в Мокекуа. Магнус бывал в этом городе лишь однажды и пробыл там недолго. Название означало «тихое местечко», что было правдой, и именно поэтому Магнусу было там неуютно. Тихие мощеные улочки и площадь с кованым фонтаном, около которого играли дети, были не для него.
Философия жизни Магнуса заключалась в том, чтобы всегда двигаться вперед, и в местечках вроде Мокекуа он еще отчетливее понимал, почему это необходимо. Если он не будет постоянно двигаться вперед, кто-то может разглядеть, каков он на самом деле. Не то чтобы он был так уж ужасен, но в голове все еще звучал тот голос:
– Беспрестанно двигайся, а иначе иллюзия разрушится.
Магнус вспомнил, как ночью лежал на серебристом пустынном песке и думал о тихих местечках, где чувствовал себя не в своей тарелке, и о том, что верил – так же, как в течение времени, – в то, что жизнь прекрасна, а судьба жестока и беспощадна, и в то, что в целом мире для него не найдется тихого местечка. Не следовало искушать Бога. Искушать ангелов тоже неумно, даже падших.