Я крикнул ведьме:
— Вызови Самуила.
Откуда-то издалека послышался голос Шуфама, сына Хуфама:
— Это удвоит цену.
И снова взметнулось пламя, и лицо ведьмы исказилось от боли, а тело ее скорчилось и задрожало; тьма по ту сторону огня как бы раздвоилась, и старческий голос проскрипел:
— Зачем потревожил ты меня, приказав меня вызвать?
— Ты — дух Самуила? — спросил я, пытаясь различить среди колеблющихся теней облик пророка.
Но что-то, видимо, получилось не так, ибо на лице ведьмы отразился ужас, она бросилась ко мне и забилась в моих руках. Я почувствовал, что в комнате присутствует еще кто-то, и понял, что это Давид, сын Иессея, восставший из мертвых. Дух Давида сказал духу Самуила:
— Наконец я нашел тебя, друг мой и отец. Почему ты избегаешь меня? Я искал тебя в семи безднах Шеола, побывал в семижды семи преисподнях, и везде мне говорили, что ты только что ушел.
Самуил поднес свои руки к глазам, словно хотел защититься от видения, вызывавшего в нем ужас, и проговорил:
— О, сын Иессея, посмотри на царя Саула: тело его пробито длинными гвоздями, голову свою он держит под мышкой.
— Я вижу его, — отвечал дух Давида, — так же ясно, как и тебя.
— А разве не был он помазанником БОжьим? — вопросил дух Самуила. — А ты все же послал амаликитянина, чтобы отнять у него жизнь.
— Ты забываешь, друг мой и отец, — отвечал дух Давида, — что я тоже перед битвой навестил аэндорскую волшебницу и просил ее вызвать тебя из Шеола; и вышел ты, и ответил мне то же самое, что предсказал и Саулу. Я лишь позаботился о том, чтобы твое пророчество сбылось.
И воскликнул тогда дух Самуила:
— Неужто слова ГОспода было недостаточно? Зачем было нанимать убийцу, чтобы кровь помазанника БОжьего пала на мою и твою головы?!
— Воистину ты образец добродетели, друг мой и отец, — отозвался дух Давида. — Но ежели была воля БОжья на то, чтобы отобрать царство из рук Саула и отдать его мне, то я лишь исполнил эту волю, а убийца, нанятый мною, был орудием ГОспода. Что же касается кончины царя Саула, то об этом можешь спросить у него сам, ибо он тоже здесь: тело пробито длинными гвоздями, голову держит под мышкой.
Но дух царя Саула лишь молча показал на свою голову, давая понять, что отделенная от тела голова говорить не может. И снова дух Самуила спрятал лицо в ладонях и вздохнул с состраданием, в то время как дух Давида беззвучно смеялся, словно все это было забавной, лишь ему понятной шуткой. Женщина, прижимавшаяся ко мне, дрожала и тряслась, а затем хрипло пропел петух.
Я очнулся. Бледный свет падал сквозь узкие окна и дыры в соломенной крыше. Аэндорская ведьма лежала голая в моих объятьях. Шуфам, сын Хуфама, с трудом поднялся из своего угла, хромая подошел ко мне, протянул руку и сказал:
— Включая особое обслуживание, это будет тридцать четыре шекеля.
11
И все-таки тайна кончины царя Саула и роль, которую сыграл в этом Давид, занимали меня все сильнее.
— Что беспокоит тебя, Эфан? — спросила однажды Эсфирь. — После возвращения из Аэндора ты говоришь, подобно человеку, мысли которого витают где-то далеко; с Хулдой несдержан, а Лилит ходит по дому с заплаканными глазами.
Я медлил с ответом. Но в голове моей роилось столько мыслей, что она уже не могла их вмещать; я не выдержал и рассказал Эсфири о том, что поведала мне женщина, владевшая даром предсказанья. И сказал я:
— Видно, не обрести мне покоя, пока не узнаю я ответа на вопрос: правда ли, что это Давид подослал молодого амаликитянина, убить царя Саула, а также Ионафана, с которым заключил союз? Неужели убийца исполнил именно его повеление? И значит, ко всей крови, что есть на руках Давида, прибавится еще кровь Саула и кровь Ионафана, на смерть которого Давид написал:
Глубока моя скорбь о тебе, брат мой Ионафан,
Близость твоя доставляла мне наслаждение.
Любовь твоя была прекрасной,
Прекраснее женской любви…
— Ну, будут у тебя ответы — и что это даст тебе? — спросила Эсфирь. — Сможешь ли ты внести их в Хроники царя Давида или в какую-либо другую книгу?