Некоторые утверждают, что Давид произнес эти слова, чтобы привлечь к себе народ, а великие перемены стали для него средством завоевать власть, и что он не остановился бы ни перед каким преступлением, если бы оно служило этой цели.
Я же считаю, что это — упрощенный подход. Однажды ночью на крыше своего дворца Давид читал мне свой новый псалом:
Я погряз в глубоком болоте, где нет тонки опоры; я попал в быстрые воды, и река увлекает меня на дно.
Ненавидящих меня беспричинно больше, чем волос на голове; те, кто хочет погубить меня, могущественны.
Сидящие у ворот злословят обо мне; пьяные в кабаках распевают обо мне издевательские песни.
Я плакал до изнеможения; горло мое охрипло, а глаза истомились от ожидания БОга.
Ибо ради него несу я проклятия, позором покрыто лицо мое.
Ради него стал я чужим среди братьев своих и чужим среди детей моей матери.
Да, многое в поэзии Давида неискренне, но не эти стихи. То были речи человека, который совершает низость ради великой идеи.
Поначалу все мы верили в него. Позже, когда стало ясно, что избранник ГОспода превратился в деспота, каждый пошел своим путем.
Иосафат, сын Ахилуда, говорил мне:
— Ты слишком многого хочешь, друг мой. Даже если бы Давид и отвечал твоим ожиданиям, он не смог бы сотворить для тебя мир, о котором ты мечтаешь. Я за то, чтобы мы получили достижимое: сильный, единый Израиль.
— И что это нам даст? — возразил я. — Мы заменим тысячи мелких вонючек на одну большую вонищу? Разве ты не видишь сил, противоборство которых развалит государство? Если мы не остановим этого, если позволим Давиду стать еще более сильным, если будет значимо только его слово, верно только его решение, то тогда твой единый Израиль рассыплется на куски, словно трухлявое дерево.
— Сомневаюсь.
— Или же движение остановится, и нас ждет медленное загнивание, и все пляски царя, все его речи, молитвы и стихи не в состоянии будут вдохнуть в страну жизнь.
— Благонравие к лицу невесте, — сказал он, — однако в сражении оно может стоить воину головы.
Иоав, сын Саруи, сказал:
— Давид — это голова. А голова знает больше, чем конечности.
— Но у тебя есть свои глаза, чтоб смотреть, — возмутился я, — и свои мозг в башке, чтобы думать.
— Я солдат, — пожал он плечами.
Хушаия из Араха, друг Давида, с сочувствием выслушал меня и сказал:
— Я тоже замечаю, что не все так, как оно должно быть. Я был бы признателен тебе, если бы ты всегда делился со мной своими мыслями и планами.
Я понял, что дело ГОспода требует отстранения Давида от власти. Для этой цели в стране необходимо было создать союз всех недовольных, а во главе этого союза поставить человека, который сумел бы зажечь сердца людей.
ГОсподь позаботился о том, чтобы своими деяниями Давид сам постоянно умножал число недовольных. Среди них были старейшины родов, их семьи и приближенные, власть и богатство которых ускользали из их рук, при этом они обязаны были поставлять Давиду солдат для его бесконечных войн; были крупные землевладельцы и скотовладельцы, которые косо смотрели на то, как царские угодья расширяются за счет их земель; священники местных святилищ, которые опасались за свои доходы ввиду строительства главного Храма; и масса крестьян, ремесленников, носильщиков, торговцев, погонщиков и прочих, на шее у которых сидели сборщики налогов и долги которых возросли настолько, что впору было продавать себя; а еще нужно было подмазывать царских чиновников, когда рождался сын Израиля и когда он умирал, когда женился и когда переезжал, подмазывать стражников у городских ворот — врат справедливости. Среди недовольных была и молодежь, которая, едва вступив в жизнь и разочаровавшись в ней, скептически относилась к вере отцов в обетованные великие преобразования.
Идолом же этой молодежи стал сын Давида Авессалом. Одно его имя приводило дочерей Израиля в экстаз: от подошв ног до макушки был он совершенен; а когда стригли его голову, что происходило ежегодно, ибо волосы его были слишком тяжелы, то волосы с его головы весили двести сиклей по царскому весу.