И тут я понял, что это не духи Давида, Самуила и Саула страшили меня, а Ванея, сын Иодая, вполне живой человек, который, как он сам сказал, умел читать, а посему должен был знать содержание донесений Авенира царю Саулу. Но как же тогда объяснить то, что Ванея ни словом не упомянул о них, выслушивая на сегодняшнем заседании различные истории и споры? И с какой целью он прислал мне эти таблички?
— Он же прекрасно знает, что я не смогу ничего из этого использовать, — заключил я, вкратце рассказав Эсфири о содержании табличек и о своих соображениях по этому поводу, — по крайней мере до тех пор, пока в комиссии заседают священник Садок и пророк Нафан.
— Ванея знает, что ты привержен истине, — сказала Эсфирь.
— И от его внимания не ускользнуло, что мне не удается держать язык за зубами, — признался я. — Возможно, он именно этого и ждет от меня.
— Надеюсь, ты сможешь с собой совладать.
— Я не самоубийца. Царь Соломон едва ли обрадуется, если ему представят письменное доказательство того, что священники использовали его отца для соблазнения мужчин.
— Несомненно, — подтвердила Эсфирь.
— А может быть, — задумчиво продолжал я, — царь посмотрит на это иначе. Какова главная мысль в донесениях Авенира?
Эсфирь улыбнулась:
— Ты сам знаешь.
— Главная мысль, — сказал я, — это заговор некоего пророка и некоего священника против некоего царя. Неужели не догадается об этом Соломон, о котором говорят, что он куда умнее Эфана из Эзраха?
— Верно, — согласилась Эсфирь.
Я же стал размышлять о том, что находится в моем распоряжении. Существуют неопровержимые и общеизвестные факты, о которых свидетельствуют таблички Авенира. После того как Давид сбежал из своего дома, он подался к Самуилу в Раму, а уже оттуда — к священникам в Номву. А если попытаться, подобно ткачу, вплетающему в полотно новую нить, вставить что-то из записей Авенира в Хроники царя Давида!
— Возможно, я бы мог…
— Нет, ты этого не сделаешь! — опередила меня Эсфирь. — Если бы Ванея знал наверняка, как царь воспримет содержание этих табличек, то передал бы их непосредственно ему. Ты выполняешь для Ванеи роль кравчего, который пробует вино из царской чаши: только вино это может оказаться отравленным. А теперь я устала, Эфан, и сердце мое болит. Положи мне подушки под голову и погаси светильник.
Я выполнил ее просьбу и посидел рядом с ней, пока она не заснула. Затем на цыпочках удалился в свой кабинет и написал Ванее, сыну Иодая, следующее:
Да удостоит Яхве господина Ванею своим благословением. Ваш слуга ознакомился с донесениями Авенира, сына Нира, царю Саулу относительно пророка Самуила, Ахимелеха, первосвященника из Номвы, и Давида, отца царя Соломона, и покорнейше предлагает своему господину сообщить царю Соломону содержание этих табличек, чтобы царь решил, какие сведения и в каком объеме должны быть включены в Хроники царя Давида. Возвращая эти таблички, ваш слуга клянется держать их содержание в тайне до тех пор, пока царь или мой господин не дадут собственноличного разрешения на их обнародование.
С тех пор дело это затихло, и не упоминает о нем ни Ванея, сын Иодая, ни кто-либо другой. Я же уже знал, чьим творением был юный Давид, пришедший от овечьего стада, и Ванея знал, что я это знаю.
7
В тот же день, придя с рынка с лопаткой барашка и цветами для своих женщин, я увидел у своего дома паланкин с золотыми поясками и красной обшитой бахромой крышей, носильщики которого развалившись сидели в тени у входа. Вокруг собралась толпа и глядела, разинув рты. Среди них были нищие и воры, носились уличные мальчишки, так что мне с трудом удалось протиснуться к своей двери.
В доме парил сладковатый аромат, из внутренних покоев доносились голоса. Шем и Шелеф, мои сыновья, поспешили навстречу, приветствуя меня смешками и ужимками, причем Шем вилял бедрами, а Шелеф заламывал руки. Они сообщили, что в доме меня ожидает Аменхотеп, главный царский евнух. Я потрепал мальчишек за уши в наказание за их дерзкое передразнивание высокого гостя, потом отдал им баранью лопатку и велел отнести ее на кухню.
Аменхотеп сидел на моих подушках, брови у него были подведены тушью, ногти накрашены хной. Он пил мое вино и ел творожное печенье, рассказывая при этом моим женщинам о прелестях Египта: о могуществе его богов, грации мужчин, роскошной жизни благородных дам. Эсфирь выразила сожаление, что судьба забросила Аменхотепа к такому грубому и невежественному народу, как дети Израиля; он же отвечал, что щедро вознагражден возможностью служить столь прелестным дамам, коими являются жены и наложницы мудрейшего из царей Соломона. Я заметил, как раздевал он глазами Лилит, и сердце мое сжалось от недоброго предчувствия.
Евнух позволил поцеловать свою руку по очереди Эсфири, Хулде и Лилит и пристально смотрел им вслед, когда они уходили, а затем изрек:
— Я знаю толк в поле, хоть более и не обрабатываю его сам. Редко удается найти женщину, которая сочетает в себе три главных достоинства своего пола. Ты же поступил мудро, выбрав одну женщину для души, вторую — для семени твоего, а третью — для услаждения твоих чресл. Я буду молиться, чтобы ГОсподь ниспослал тебе благословение до конца твоих дней.
Гортанные звуки его голоса сопровождались изящными жестами, которые так ловко копировал мой сын Шелеф. На меня это тоже не произвело впечатления, скорее наоборот: египетская изысканность движений придавала любезным словам угрожающий оттенок.
И поэтому я сказал:
— Вероятно, господин мой взял на себя труд разыскать в этом зловонном квартале Иерусалима дом слуги своего не для того, чтобы оценить его выбор спутниц жизни?
Аменхотеп достал из складок своей одежды небольшой флакон.
— Попробуем? — предложил он. — Я получат им прямо из Египта, от лучшего изготовителя из города бога Солнца Ра.
Он брызнул немного жидкости на тыльную сторону ладони. Нос мой уловил запах лаванды и розового масла. Я вспомнил о десяти муках, которыми ГОсподь Яхве покарал египтян, и пожелал моему гостю одну или парочку из них. Тот же продолжал беззаботно болтать, рассказывая теперь об искусстве приготовления соусов для салатов, а также о лодочных гонках по Нилу, о девяноста девяти позах любовного соития и о том, кто древнее — Яхве или бог Солнца Ра.
Вдруг, заломив руки особенно необычным образом, он спросил:
— Эфан, отчего это принцесса Мелхола снова желает видеть тебя?
— О, она этого желает?
— Я здесь для того, чтобы пригласить тебя предстать пред ее очи.
— Можно лишь догадываться, — сказал я и мысленно спросил себя, на кого еще, кроме царя Соломона, работает главный евнух. — Однако я историк, и меня интересуют факты, а не предположения.
— Ты говорил с принцессой почти целую ночь, Эфан. Значит речь идет не только о предположениях — ты мог бы сделать и выводы.
— Это была сказочная ночь, мой господин. Только раз в году мы в Израиле наслаждаемся такой ночью, когда воздух пьянит как вино. Скажем так: принцесса мечтала вслух, а мне было дозволено быть слушателем.
Евнух отвернулся, теперь я видел его профиль: скошенный лоб, выдающийся нос.
— Мы оба, Эфан, чужаки в этом городе, а значит, уязвимы и нуждаемся в дружеской помощи. Но по причине того, что ты способен любить и быть любимым, ты уязвим более, чем я.
Это была угроза: Лилит.
— Хочу пояснить свою мысль, Эфан. Считается, что твой БОг Яхве сотворил человека по образу и подобию своему. Однако из осторожности он не сделал его абсолютно равным себе: человек смертен. Но все же в нем заложено стремление быть подобным БОгу, жить вечно, поэтому властители моей страны велят себя после смерти бальзамировать и замуровывать в самые нижние камеры пирамид, в окружении слуг и всего, что необходимо для вечной жизни. Ты же, Эфан, и все те, кто занимаются твоим ремеслом, вы своими словами даруете людям бессмертие, так что и через тысячелетия народы будут знать имена тех, о ком вы пишете. В этом заключается ваше могущество. Поэтому люди открывают вам свои сердца. Вот и эта старая женщина хочет, чтобы ты выслушал ее сказки. Я же…