Жаль, что мы изображали людей совершенно нелюбопытных. Иначе я смогла бы получше разглядеть причиненные нами повреждения. Плотники уже поставили леса, начали строить деревянную стену. Но даже замеченного мимоходом было достаточно, чтобы воодушевиться. До сих пор мне не случалось видеть собственными глазами, на что способны более поздние модели оружия, стреляющего огненными шарами. Фасад дворца казался сделанным из темного воска, в который раз за разом втыкали раскаленный железный прут. Камень не только расплавился и потек, но местами просто испарился.
Мы освободились гораздо раньше, чем обычно. Была только середина дня. Я страстно желала поскорее убраться подальше, но Сабредил придержала меня. Дворец окружала безмолвная толпа, собравшаяся поглазеть на разрушения. Минь пробормотала что-то вроде: «Десять тысяч глаз».
9
Я ошиблась. Люди собрались в великом множестве не только для того, чтобы полюбоваться плодами наших ночных трудов и подивиться тому, насколько слабыми оказались защитники Протектора. Их интерес вызвали четыре монаха Бходи. Один взгромоздился аж на молитвенное колесо, венчающее мемориальный столб из тех, что высились неподалеку от разгромленного входа, с наружной стороны быстро растущей деревянной стены. Двое других распростерлись на шикарно расшитом красно-оранжевом полотне, расстеленном на булыжной мостовой. Четвертый, сияя обритым наголо черепом, стоял перед серым, совсем молодым, лет шестнадцати. Этот монах скрестил на груди руки, глядя как бы сквозь юнца, который неловко переминался с ноги на ногу, не зная, как помешать этим людям. Протектор строго-настрого запретила подобные действа.
А вот это уже нечто, способное заинтересовать даже Минь Сабредил. Она остановилась. Сава вцепилась ей в предплечье и вытянула шею, чтобы лучше видеть.
Неприятное ощущение – стоять вот так, на виду, в дюжине шагов от безмолвствующей толпы зевак.
Вскоре к серому мальчишке прибыло подкрепление в виде мерзкого на вид сержанта-шадарита, который, по-видимому, вообразил, что у монахов проблема со слухом.
– Убирайтесь! – завопил он. – Или мы вас уберем!
Монах со скрещенными руками ответил:
– Протектор посылала за мной.
Поскольку мы с Сари еще не получили последнего отчета от Мургена, то понятия не имели, о чем идет речь.
– Чего-чего?
Бходи, возившийся с молитвенным колесом, объявил, что оно готово. Сержант взревел и ударил тыльной стороной ладони, сбросил колесо со столба. Монах наклонился, поднял колесо и снова приступил к установке. Адепты Бходи никогда не применяли насилия, не оказывали сопротивления, но упрямства им было не занимать.
Двое распростертых на молитвенном ковре поднялись с таким видом, будто выполнили задуманное, и что-то сказали человеку со скрещенными руками. Тот едва заметно кивнул и поднял глаза, чтобы встретить взгляд старшего серого. И провозгласил голосом громким, но пугающе спокойным:
– Раджахарма, долг князей. Знай же: княжеский сан – это доверие. Князь – облеченный высшей властью и самый добросовестный слуга народа.
Все свидетели этой сцены никак не прореагировали на тираду, будто ничего не слышали, а если и слышали, то не поняли.
Монах, который говорил, опустился на молитвенный ковер, имевший почти тот же цвет, что и его одежда.
Распростершись на нем, монах, казалось, растворился в чем-то всепоглощающем, необъятном.
Один из двух собратьев протянул ему большой кувшин. Лежащий поднял его, как будто предлагая небу, а потом опрокинул, вылив на себя содержимое. Испуганный сержант-шадарит заозирался в поисках помощи.
Молитвенное колесо опять стояло на месте. Монах, который им занимался, привел его в движение и отошел к тем двум собратьям, которые прежде лежали на молитвенном ковре.
Адепт, обливший себя, ударил кремнем по огниву и исчез в клубе пламени. Я ощутила запах керосина. Жар обрушился на нас точно удар. Оставаясь по-прежнему в образе, я вцепилась в Сабредил обеими руками и испуганно залопотала. Она быстро зашагала прочь, ошеломленная, с широко распахнутыми глазами.
Горящий монах не издавал ни звука и не делал ни одного движения до тех пор, пока жизнь не покинула его, оставив лишь обуглившийся труп.
Толпа окружила мертвеца, ругаясь на разных языках. Теперь в ней чувствовалось возбуждение совсем иного рода. Последователи Бходи, которые помогали в подготовке ритуального самосожжения, исчезли, воспользовавшись моментом, пока все взгляды были сосредоточены на сгоревшем.
Над головами кружили вороны, бранясь на своем языке. Душелов уже знает. А если не знает, скоро ей донесут.