– Они что-то скрывают?
– Кто – они? Весь город? Не похоже. Однако другое объяснение на ум нейдет.
– Но правильные ли вопросы ты задавал?
– Небывалого красноречия! Змеиного лукавства! Но едва доходило до дела, возникали проблемы с переводом.
– И что собираешься предпринять?
Сгустились сумерки. Фонарщики принялись за работу. Я некоторое время наблюдал за ними.
– Может, Жабомордый нам как-нибудь пособит. Не знаю. Мы зашли так далеко, что от Анналов пользы нет. Но, судя по всему, нам нужно именно туда, в это белое пятно. У тебя есть какие-нибудь мысли?
– У меня?
– Именно. Вокруг Отряда творится что-то непонятное. Не думаю, что это из-за моего важного вида.
– Чепуха.
– Нет, не чепуха. Я не давил на тебя, Госпожа. Без нужды не завел бы и этот разговор. Но было бы просто чудесно, если бы я знал, почему давно умерший Взятый выслеживал нас, а другой – твой бывший закадычный дружок, кстати, – пытался погубить нас на болотах. Интересно, он знал, что ты путешествуешь на барке? Или дрался исключительно против Меняющего Облик? Или просто не желал никого пускать в низовья реки? Интересно также, не набредем ли мы на него снова? Или еще на какого-нибудь ожившего мертвеца?
Я старался говорить тоном мягким и спокойным, но злость так и рвалась наружу.
Тут нам принесли первую перемену – вымоченные в бренди и замороженные ломтики дыни. Пока мы бранились, кто-то весьма любезный доставил пищу и нашим охранникам. Не столь изысканную, но вкусную и сытную.
Госпожа над чем-то размышляла, катая во рту кусочек дыни. Внезапно встрепенулась и закричала:
– Не есть! Никому не есть!
Кричала она на диалекте Драгоценных городов, который к тому времени научились понимать даже самые тупые из наров.
В роще мгновенно повисла мертвая тишина. Нары побросали свои тарелки.
Я поднялся:
– В чем дело?
– В пищу что-то подмешано.
– Яд?
– Скорее, наркотик. Нужно проверить.
Я подошел к ближайшему латнику и взял его тарелку. Под обычной для наров маской равнодушия кипел гнев. Воину очень хотелось кого-нибудь пристукнуть.
Такая возможность представилась, когда я повернулся спиной, намереваясь уйти с добычей.
Последовал шорох быстрых шагов, затем глухой удар дерева по живому и мягкому. И крик боли, отнюдь не шуточный. Обернувшись, я увидел моего нара – острие его копья было приставлено к горлу лежащего человека. Один из фонарщиков. Возле его откинутой руки валялся длинный нож.
Я пробежался взглядом вокруг. Со всех сторон на нас смотрели, при этом вежливо улыбаясь.
– Одноглазый! Жабомордый! Ко мне! – (Они явились.) – Мне нужно что-нибудь нешумное. Дабы никому не испортить ужин. Но оно должно склонить этого субчика к откровенности. Можете?
– Знаю я одну штучку… – Одноглазый захихикал, потирая руки в жестоком веселье, а Гоблин надулся. – Идите ужинайте, ни о чем не беспокойтесь. Старина Одноглазый обо всем позаботится. Ваш субчик у меня кенарем запоет.
Колдун щелкнул пальцами, и неведомая сила, ухватив за лодыжки, потянула фонарщика вверх. Тот зашелся в беззвучном крике, разевая рот, словно рыба на крючке.
Я сел напротив Госпожи и кивнул:
– Одноглазый придумал, как обойтись без шума, – не дает фонарщику орать.
С этими словами я положил в рот ломтик дыни.
Одноглазый поднял жертву футов на двадцать от земли.
Госпожа принялась ковыряться в пище, доставленной нарам.
Хоть я и сидел к Одноглазому спиной, настроение, в каком я устраивал этот вечер, сохранить не удалось. Госпожа тоже оставалась встревоженной.
Я, словно бы невзначай, глянул через плечо.
С фонарщика, как сухие листья, опадали клочья одежды. В прорехах виднелись, во множестве ползая по коже, тонкие сияющие черви лаймового и лимонного оттенка. Столкнувшись, два червя разных окрасок вспыхивали, и неудачливый покуситель пытался завопить. Когда он пришел в нужное расположение духа, Одноглазый уронил его так, что от носа до земли осталось меньше фута.
Жабомордый что-то пошептал в ухо висящему, после чего тот вновь был поднят.
И вправду тихо. Какую же дьявольщину сотворил бы Одноглазый, потребуй я зрелищности?
Гоблин взглянул мне в глаза. Я поднял бровь. Он языком глухонемых просигналил:
– Идут. Похоже, из важных.
Изобразив на лице полную незаинтересованность, я внимательно смотрел на Госпожу. Та как будто ни на что вокруг не обращала внимания.
К нам подошли двое, изысканно и дорого одетые. Один был туземцем, темным, как ореховая кожура, однако не негроидного типа. Все виденные нами в Таглиосе негроиды были приезжими с верховьев реки. Ну а с этим человеком явился наш приятель Плетеный Лебедь, обладатель желтых, как кукуруза, волос.