Большой клок тумана поднялся выше и обхватил мои ступни в истертых деревянных сандалиях. Как нежные женские руки. На удивление туман был теплым. От этого сразу потянуло в сон. Вставать и перебираться подальше от края, было лень. Я просто откинулся назад и закрыл глаза.
Вставать совсем не хотелось. Ноздри приятно щекотал запах свежего хлеба и парного молока. В животе от предвкушения урчало. Но как же оставить теплую уютную норку из подушки и одеяла. Даже глаз не хочется открывать. С кухни раздавались тихие голоса. Один из них мамин, в этом ничего удивительного. А вот голоса отца – это странно. И еще чей-то, смутно знакомый. Неприятный. Я всё-таки открыла глаза и, чуть-чуть откинув краешек одеяла, присмотрелась к стене. Мутный из-за тумана солнечный зайчик сидит уже ниже третьего сучка – значит совсем поздно. Почему же тогда отец дома? Он давно должен был уйти на работу. Все же придется вставать – иначе съест любопытство. Прошлепав босыми ногами по холодному полу коридорчика, я заглянула в большую комнату. За столом сидели двое мужчин. Тот, что спиной и ближе ко мне - отец. От вида второго мне захотелось убежать обратно и забраться с головой под одеяло. Откинув с лысой гладкой головы капюшон, блестя ужасным золотым кольцом, сидел Двадцать первый. Жрец смерти тоже заметил меня, но не подал виду. Почему то ему было важно, чтобы разговор продолжился, несмотря на мое неожиданное появление. Отец в злости стукнул по столу кружкой.
- Это вы во всем виноваты. Вы и ваши ужасные камни. Я проклинаю тот день, когда вы явились в нашу долину.
- Милан, не злись. У нас не было другого выхода. Все другие рудники истощились. А ты знаешь – редоний нам очень нужен. Это часть нас, это часть нашей веры.
- Мне нет никакого дела до вас и до вашей веры, Двадцать первый. Я …
- Милан, я прошу тебя остановиться! Ты потом можешь пожалеть о своих необдуманных словах. Пока я разговариваю с тобой как друг, но я могу стать и ревностным служителем. И тогда тебе не сдобровать. – Глаза жреца пылали скрытой яростью. Отец сник. Потом заговорил уже намного тише и спокойней.
- Но ведь сначала все было хорошо. Откуда он этот туман? Ведь на других рудниках его не было?
- Не было. Но ваш рудник оказался самым богатым. И мы не перестанем его разрабатывать, чего бы это ни стоило.
- Даже если мы все умрем?
- Даже в этом случае.
- Когда закроют перевал?
- Через пару дней. Больше ждать нельзя. Кто его знает, что несет этот желтый туман. Вдруг вы все уже заразились какой-нибудь неизвестной болезнью. Но может все и обойдется.
- Но почему вы забираете только детей? Почему не можем уехать мы?
- Не мне это решать Милан. Это воля императора и совета.
- Лучше скажи это воля Первого жреца. Вам всегда было плевать на людей. Только власть и редоний. Этот ваш трижды проклятый редоний.
Оба уставились в стол. Видно, что этот разговор начался не здесь и не сейчас. Просто они оба не могут найти выхода, вот и поднимают больную тему и сыплют друг на друга бесполезными аргументами. До меня вдруг дошло, зачем отец уже неделю уговаривает меня ухать на учебу в столицу. Почему месяц как перестали приезжать купцы и бродячие музыканты. И зачем на перевале появился имперский гарнизон. Я прибежала обратно в спальню и забилась под одеяло. Я плакала, но все слезы мира не смогут очистить дом от этой выступающей из земли желтой гадости. Гадости, которая скоро затопит мой маленький, но такой уютный мир.
Я смотрела на тонущую в тумане долину. Уже сейчас ее видно смутно. Если жрец прав пройдет пара недель и туман станет таким густым, что не будет видно ни самой долины, ни неба, ни солнца из нее. Почти всех уже подняли. Подъемник шел вниз в последний раз. За вещами и парой ребятишек помладше. Двадцать первый суетится, пытаясь всех нас успокоить и поддержать. Больше всего наверно боится, что вверенные ему восемь подростков начнут разом реветь и рваться обратно к родителям. Он сказал отцу, что нас отвезут к родственникам. Я видела, что он врет, но отец и мама ему верят. Верят, потому что иначе просто сойдут с ума. Не знаю, куда он нас отведет. Может просто бросит в горах, а может, продаст в рабство в первом же порту. Но, скорее всего, заберет в свой ужасный храм и всем нам в головы запихают эти желтые кольца. От этой мысли меня затошнило. Но все это неважно. Лишь бы мама и папа не переживали. Подошедший сзади Двадцать первый положил руку мне на плечо.
- Не бойся, Хельга. Все будет хорошо.
- Я не боюсь, жрец. Я ничего не боюсь. – Я не отрывала глаз от долины. Я хотела налюбоваться ей в последний раз.
Я открыл глаза и непонимающе уставился на проплывающие по небу облака.
- Хорош валяться. Внизу отоспишься.
Алекс немилосердно тыкал меня ногой в бок. Я встал и потянулся. Остатки сна быстро улетучивались из головы. Смутно помнилось женское имя – Ольга? Эльга? Мысли путались и разбегались как тараканы. Как часто бывает со снами, кажущимися такими реальными в минуту пробуждения, уже через мгновение не можешь вспомнить о них ничего. Я осмотрелся. Вокруг никого не было.
- Что там с подъемником?
- За тем и пришел. Починили уже. Сейчас будут спускать. Тебя вот только и ждем. Поторопись, а то получишь палкой по спине.
- А кто чинил то?
- Эти, которые уходят. Там делов то и было - канат связать. Больше спорили, чем чинили.
Мы обогнули камни, и вышли к платформе. Большая деревянная площадка висела над пропастью на четырех сходящихся вверху канатах. Протертое выступающее над пропастью бревно с блоком и деревянный закрепленный в камнях ворот. Конструкция не вызывала доверия, но другого способа попасть в долину не существовало. Это объясняло и столь маленький гарнизон охраны. Десяти стражников вполне хватало, чтобы доставить сюда новых каторжников. Они же и следили, чтобы приговоренные сдохли, как и положено, внизу, а не собрались обратно домой. Сидели они на перевале месяц, иногда чуть больше. Потом менялись с пригнавшими новую партию смертников. Внизу же никакой охраны не было. И мне пока было непонятно, чем же мы там будем заниматься, и что как выглядят столь часто поминаемые рудники.
Нас всех загнал на платформу, и она, раскачиваясь, пошла вниз. Никаких ограждений не было, и мы как куча овец сбились в центре, держась друг за друга. Постепенно с головой погрузились в туман. Ощущения были странными. Видимость в тумане очень низкая, буквально три-четыре шага. Дальше все терялось в плотной желтизне. Ощущение, что платформа зависла. Понять, что мы все же движемся, можно было только по равномерному раскачиванию. Наконец внизу проступили очертания камней. Платформа со стуком остановилась. Мы спустились на землю, и платформа пошла обратно вверх. Не зная, что делать и куда идти, все уселись на камни. Через полчаса из тумана раздались шаги. К нам приближалось четыре человека. Трое впереди, обнаженные по пояс, мощные, вооруженные длинными толстыми палками. Еще один шел за их спинами, и его я разглядел последним. А когда разглядел, мороз пробежал по коже. Как и всех остальных новоявленных жителей долины. Четвертый подошедший был жрецом. Об этом красноречиво говорило торчащее из середины головы золотое кольцо. Он вышел вперед и улыбнулся.
- Рад приветствовать в нашем уединенном месте. Вы прибыли как раз вовремя.Пойдемте, нас ждет много работы.
Он повернулся и зашагал обратно в туман. За ним потянулись быкоподобные телохранители, а потом уже и мы.
Глава 19
Темнело. Наверху солнце наверно уже давно село за горы, но туман, наевшийся света за день, слегка светился и смягчал сумерки. От этого призрачного света больше всего хотелось закрыть глаза и шептать: «Это не со мной, не со мной. Это кошмарный сон». Мы топали по разбитой дороге, спускаясь все ниже и ниже. Осколки камней и засыпавшие все вокруг ломаные ветки больно кололи ноги. Разбитая переходом по пустыне, обувь окончательно разваливалась. Оказалось, что площадка подъемника находиться намного выше уровня самой долины. Скоро склон горы завернул влево и пропал в желтой дымке, от этого где-то внутри заскреблись мыши, выискивая в какой же дальний угол забилась испуганная душа. Туман сгущался вокруг, мы оказались на открытом пространстве. И чем ниже мы спускались, тем больше казалось что там, в глубине тумана, прямо за нашими спинами кто-то притаился. Кто-то явно не с добрыми намереньями. Видимо тоже чувствовали и другие, то один то другой каторжник огладывался, силясь разглядеть кто там, на пару мгновений развеять страх, встретиться с ним лицом к лицу. Многие, не выдержав, крутили головой постоянно, но это не помогало. Туман был слишком густым и хорошо скрывал причину общей паники. Но скорее всего этот ужас рождался не в окружающей желтизне, а в наших собственных головах. Мы жались друг к другу, пытаясь хоть так защититься от пропитанного страхом тумана. Жрец и его охрана не обращали на наш страх никакого внимания. Они не спеша двигались вперед. Нам оставалось только шагать следом.