Они не виделись больше недели, и она очень надеялась, что соскучившись, он будет хоть чуточку нежнее. Но нет. Он был уже привычно груб. То покушение изменило его. Он стал замкнут, резок. Почти не разговаривал, хотя раньше мог до самого утра развлекать ее рассказами. Его влюбленность прошла, осталась лишь животная жажда секса. Встречались они теперь редко. В эту ночь она не ушла, оставаясь с ним до утра, и то о чем она раньше лишь мечтала, теперь сбывшись, тяготило. Ей хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть этих жутких стен, низких потолков и его кольца, хищным желтым червяком впившегося в голый череп.
Удовлетворив свою похоть, Первый жрец раскинулся на кровати и почти сразу уснул. Она же еще долго всхлипывала, забившись в самый угол бесконечно большой кровати. Факел на стене почти догорел, и комната тонула в сумраке. В ее голове вдруг скользнула странная, словно чужая мысль. Ей захотелось убить этого похрапывающего рядом мужчину. Захотелось убить так остро, что пальцы сами потянулись к валявшейся среди одежды длинной острой костяной заколке. Но наваждение смыло нахлынувшим страхом. Подтянув одеяло к самым глазам, она разревелась еще больше. Из избранницы великого человека она превратилась в обычную гетеру. А скоро и это ему надоест, и он отправит ее обратно к отцу на посмешище всей долине. Проклятый убийца разрушил прекрасную сказку. Если бы он попался ей в руки, она бы вот этой вот заколкой выколола ему глаза. А потом отдала на растерзание бешеным собакам. От этих мыслей ей стало чуточку легче. Она даже перестала плакать. Посмаковав еще с десяток извращенных способ отомстить, она погрузилась в такой долгожданный сон.
Наконец-то она успокоилась. От ее мыслей меня тошнило. Учитывая, что все эти издевательства она хотела бы совершить со мной. Быть запертым в чужой голове оказалось весьма странным занятием. Я видел все что она, слышал все то же что и она. Я знал все мысли блуждающие в ее мрачном перегруженном массой комплексов сознании. И при этом я оставался самим собой. Я ждал. Где-то там, в доме Ксандро Мумр с барабаном под мышкой трясется над моим опустевшим телом, охраняя его от блуждающих по миру неприкаянных душ, а я здесь, в теле этой жуткой женщины, в самом темном уголке ее сознания. Там, где она хранит свои самые жуткие секреты - секреты, которые даже сама постаралась забыть.
Но все оказалось зря. В нужный момент я забросил в ее не слишком умную голову мысль убить обидевшего ее человека, тонко намекнул, как это сделать – и опять просчитался. Ее обида оказалась не так сильна, а характер слишком слаб. Я не знал что делать. Еще день - и ее сознание вытолкнет меня, как гной выталкивает застрявшую в ранке занозу. Я был в отчаянии, и наверно только благодаря ему смог совершить невозможное. Оставаться в голове это стервы я больше не хотел. Потянулся наружу, серым облачком выбрался из красных, распухших от слез ноздрей.
Никогда прежде я не ощущал такой свободы. Серая субстанция, составляющая меня такого, принимала любую форму. Скручивалась в узлы, вытягивалась щупальцами, разлеталась по мрачной темной комнате на тысячу кусочков и в мгновение собиралась обратно. Легкий ветерок тут же стал развеивать мою тонкую структуры. Где-то бесконечно далеко запел, заверещал под ударами трещотки барабан Мумра. Шаман почувствовал, что душа моя освободилась, и звал занять подобающее ей место. Скоро этот зов станет невыносимым, и мне придется ему поддаться, но не сейчас. Я слишком близко подобрался к своей цели, чтобы все бросить, теперь уже навсегда.
Плюнув на все предостережения Мумра, приноровившись, я вытянулся в тонкую нить и не спеша втек в заросшую толстыми белыми волосами ноздрю Первого жреца.
Ровная как стол степь раскинулась во все стороны, лишь на самом горизонте переходя в голубоватые плоские горы. Аккуратная короткая трава под ногами приятно ласкала голые ступни. Солнца не было, светился сам воздух. Я никогда прежде здесь не был, да и навряд ли это место существовало где-нибудь в реальности. Подул холодный и ветер и я поплотнее запахнулся в старый, со множеством дыр плащ. Мне не пришлось никуда идти, хозяин равнины сам приближался ко мне со стороны гор.
Он мало напоминал человека. С родом людей его роднила лишь привычка стоять на двух ногах и огромные умные глаза, смотревшие на меня сейчас со смесью удивления и отвращения. Перевитое огромными мышцами тело заросло клочьями рыжей шерсти. В правой руке чудовище сжимало непомерной величины секиру, блестевшую свежей заточкой. Монстр был выше меня почти в полтора раза, а на сколько сильнее, я даже не мог оценить. Дав на себя налюбоваться, зверь наклонился вперед и, обдав меня зловонием, прорычал:
- Кто же ты, тварь? - Количество зубов в пасти не поддавалось подсчету.
- Тварь здесь только одна, это ты. - Голос мой предательски задрожал.
- Не дерзи, букашка! Отвечай, кто ты! - для придания веса словам он помахал перед моим носом кулачищем.
- Когда-то я был жрецом и потерял свое настоящее имя. А то, которым меня называют друзья, ничего тебе не скажет, Первый.
- Тогда скажи мне свой номер, жрец. - Чудовище наклонилось еще ниже. Я мог различить тонкие красные прожилки в чуть косивших глазах. - Я еще долго должен ждать!
- У меня нет номера, хоть я и жрец. Я очень редкий вид - жрец без номера.
Чудовище подпрыгнуло, отшатнулось назад, прикрывшись секирой.
- Ты врешь, таких как ты больше нет! Тебя нет! Я сам тебя убил, этими вот руками. - Он показал мне большие кривые лапы.
- Я выжил, и вернулся за тобой. Я пришел тебя убить. - Я был спокоен, и это его взбесило.
- Тогда умри, тварь, еще раз! Пришел меня убить, но умрешь сам!
- Это мы еще посмотрим…
Я не успел договорить, зверь кинулся на меня, размахивая секирищей. Я отпрыгнул назад от размазавшегося в блестящий круг лезвия. Потом еще раз назад и влево, поднырнув под вытянутые вперед руки, ударил Первого в корпус сведенными в клин пальцами. Он даже не пошатнулся, невероятно извернувшись, ударил оббитой бронзой рукоятью и чуть не попал по голове, я едва успел откатиться. Пальцы и все предплечье горели, будто я ударил не в живую плоть, а в каменную стену. Вскочить я не успел. Свистящий круг опустился и отсек левую руку по самый локоть. Кровь брызнула фонтаном. Я вскочил и побежал, зажимая обрубок. Чудовище за моей спиной радостно взревело, отбросило секиру и кинулось следом.
Вместе с кровью вытекали силы, я споткнулся, упал. Едва успел перевернуться на спину, как огромное тело навалилось сверху. Он вцепился в мою голову, пытаясь ее просто оторвать, и, при этом не переставая орал
- Убью! Убью! Сдохни, тварь!
Пасть его широко раскрылась в утробном рыке и я не применил этим воспользоваться. Уже почти вслепую, от боли в отрываемой голове, я вбил руку в раскрытую ревущую пасть, раздирая нечеловеческое, но от этого не менее нежное горло. Выдернуть руку обратно я успел, хоть и ободрал кожу о сомкнувшиеся челюсти. Чудовище скатилось с меня, зажало горло лапами и принялось кататься по земле. Вместо рева из развороченного горла раздавалось лишь бульканье.
Я тяжело поднялся и, уже не заботясь о ранах, побрел к брошенному оружию. В глазах двоилось. На руку я старался даже не смотреть. Ухватив секиру за основание поволок ее к мечущемуся в луже крови телу. Махать этой монстриной я бы не смог даже двумя руками. А с обрубком и в таком состоянии об этом можно было даже не думать. Но мне этого и не было нужно. Нижний конец рукояти был оббит бронзой и неплохо заточен. Во время схватки им очень удобно бить, если нет возможности замахнуться. Попасть в грудь первого жреца с первого раза не получилось. Он вертелся на земле, сучил ногами. Пропитанная кровью земля стала невероятно скользкой. В конце концов, я просто взгромоздился коленями ему на грудь и воткнул основание секиры в заросшее шерстью тело. Потом встал и навалился на верхний изгиб лезвия всем телом. Противно разрывая мышцы, острая рукоять секиры вошла в грудную клетку и намертво застряла между ребрами. Первый рванулся из-под меня с такой силой, что я скатился в траву. Он отпустил горло и вцепился в секиру, раскачал, выдернул вместе с кусками окровавленного мяса. Я думал в небо ударит фонтан черной крови, но ничего такого не было. Чудовище встало на колени, уставилось на меня безумными глазами, булькая, упало в траву и вдруг затихло. Лишь мелко задрожали пальцы ног и рук. Я прижался к теплой земле щекой и закрыл глаза.