— На то, верно, и надеются Игоревич с Халдеем, — добавил Василько.
— Вот что, братия, — заключил, встав с лавки и стукнув ладонями по столу, Рюрик. — Думаю, так содеем. Всем нам в Тмутаракани делать нечего. Один из нас туда пойдёт, с Давидом вместях. Полагаю, ты, Володарь, иди. Разума у тя поболее, чем у нас с Васильком. Мы же в Угры покуда отъедем. Станем потихоньку ратников набирать, чтоб отнять у Ярополка волости. У дядьки, короля Ласло, у матушки нашей Ланки сребра попросим.
— Надо бы испросить совета у боярина Вышаты. Был он с отцом нашим в Тмутаракани, — ворвался в речь Рюрика Василько. — Он бы нам помог.
— Не время, Василько, — вздохнул Володарь. — Опасно и нам соваться во Владимир, и ему нельзя в Перемышле появляться. Всюду ищейки Ярополковы снуют. Содеем, как Рюрик говорит. Поеду я в Тмутаракань с Давидом. А как и что дальше, поглядим.
— Токмо сторожко ты тамо будь, брате. Вон отец-то наш… — Василько не договорил. Слёзы стояли в его светлых голубых глазах.
Прослезился и Володарь, заключив младшего брата в крепкие объятия.
…Утром Ростиславичи объявили о своём решении Давиду с Халдеем.
— Такое дело! Думаю, за зиму соберём на хазарское серебро дружины. И ладьи в Малом Галиче[74] строить почнём, якобы для торгу. В апреле, как снег стает, пойдём водою в Тмутаракань, — предложил Игоревич.
Братья согласно закивали головами.
По городам Червенщины поскакали верные Ростиславичам тайные гонцы — набирать желающих в войско.
ГЛАВА 8
На Волыни, как и в Перемышле, осень стояла затяжная, тёплая, но дождливая. Ярополк пропадал на ловах, в огромном числе привозили во Владимир туши убитых кабанов, туров, оленей. А где охота, там, как водится, и ол, и меды льются без меры, и весёлые пиры тянутся нескончаемой чередой.
Гертруда негодовала. Будто забыл её сын о Ростиславичах, об опасности, кои таят в себе родичи-изгои. Вечно пахло от него хмельным, иной раз, бывало, так упьётся, что и идти не может — гридни волокут его в хоромы.
«Как похож на отца! — вздыхала вдовая княгиня. — Тот тоже во всех попойках первым был! Вот и бегал дважды из Киева, гонимый родичами!»
Слёзы порой наворачивались Гертруде на глаза при воспоминании о покойном супруге. Смотрела на любимую внучку Анастасию, на крохотных внучат, думала с горечью, сомневалась: «А сумеет ли Ярополк первую замуж хорошо выдать, а вторым столы добрые княжеские передать?»
Подходила к Ярополку, стыдила его, кричала возмущённо:
— Совсем погряз в своих охотах, в пучину пьянства опустился! О семье, о чадах малых бы помыслил!
Отмахивался от матери Ярополк, морщился от головной боли после очередной пьянки, глушил её огуречным рассолом, тряс густой копной пшеничных волос, одно твердил Гертруде в ответ:
— Отстань! Всё добре будет, матушка!
Княгиня Ирина, видела Гертруда, мужа своего обожала и на частые хмельные попойки его с дружиной закрывала глаза.
— Все они пьют, когда не воюют, — говорила она Гертруде. Сноха занималась вышиванием воздухов[75], илитонов[76] для церквей, была спокойна, ровна со всеми, и это ещё сильней раздражало вдовую княгиню. Хотелось отхлестать её по щекам, чтоб слушалась, чтоб ходила в воле старшей. Не получалось, побаивалась Гертруда сыновнего гнева, а ещё пуще всяких кривотолков, в которых выставили бы её злобной ведьмой славянских мифов. Раздражение своё вымещала на холопках, стегала их посохом безбожно, одну, особо дерзкую, до полусмерти избила, долго потом придворные лечцы отпаивали девку травами.
Ну, да раба, холопка человек разве? Она — вещь, служить должна хозяйке своей верой и правдой.
Гулянки Ярополковы вывели в конце концов Гертруду из себя. Посовещалась она с боярами Лазарем и Жирятой и после недолгих колебаний вызвала к себе Фёдора Радко.
Удатный молодец переступил порог и отвесил госпоже поклон. Испытующим оком оглядела его Гертруда.
Русые кудри вьются плавной волной, чуб густой спадает на чело, в глазах ни капли подобострастия, одна уверенность и смелость, плечи широки, длани сильные сжимают папаху. И одет Радко, как подобает княжескому отроку. Кушак зелёный перехватывает тонкий стан, под широкими рукавами лёгкого кафтана видна льняная рубаха, сапоги добротные зелёного же тима[77] облегают ноги.
«Ентот не подведёт», — решила вдовая княгиня. — Не должен подвести».
Забарабанила она в задумчивости перстами по деревянному подлокотнику кресла.
76
Илитон — в Православной церкви: шёлковый или льняной плат тёмно-красного или бордового цвета, в который заворачивается для сохранности антиминс — плат с зашитыми в него частицами мощей какого-либо православного мученика.