Никто почти ничего не ест. Только компоты в порошках расходятся. Они у нас разные — персик, груша и ананас. Пью литра по три за день. Пью и потею, но не от работы.
Ночью опять не выдержал духоты, вышел. Гулял в лунном свете, искал покоя. На кладбище набрел. Чуть со страху не обделался. Голубые огоньки вспыхивают над могилками и гаснут. Спасло от конфуза то, что за пять минут до того облегчился.
Стою, шевельнуться сил нет. Потом понял — самовозгорание циклических углеводородов. Мы потревожили могилы, плюс жара, выделяются газы, вроде болотных. И возгораются. Огоньки маленькие, с цветок.
Интересно, когда по календарю день Ивана Купалы?
Я постоял, приходя в себя, чувствуя, как покидает подлая слабость. Потом решил ребят позвать, пусть и они попугаются. Хотя, что страшно одному, вместе воспринимается иначе. Вернулся на стоянку, шел, должен признаться, с оглядкою, откинул полог палатки, начал шарить (фонарик-то сдох совсем), а никого нет. Разбежались.
Я ожидаться не стал, уснул.
Причина самая прозаическая оказалась — понос. Дружный и категорический. Одного меня пока миновала сия участь. Оттого, что пью воду только кипяченую.
На участок никто не пошел. Подняли до середины полотнище палатки и лежим как бы в тени.
Услуг лекарских от меня не требуют. Лежат молча, время от времени встают, кудато уходят, подальше, возвращаются и ложатся так же, как лежали до того. Выпили таблеток.
— Да ерунда, один обман, — отмахнулся Андрей. — Тужишься, тужишься, а выйти ничего почти и не выходит. Слизь одна.
По фельдшерскому справочнику вычитал — дизентерия. Болезнь грязных рук, понимаешь ли. Покой, левомицетин, питье и карантин. Карантина боятся все, и потому лечатся сами. К вечеру, всем полегчало.
Я вскипятил четыре чайника. Пил просто подсоленную воду. Другого душа не принимала. И тоже ничего не ел.
Я совершенно случайно нашел причину запаха. Лучше бы не находил.
У Сергея штанина за сучок зацепилась. Брюки легкие, полотняные, и треснули. А под ними бинт, тот еще, наложенный после растяжения. Грязный. Я ему новый достал, замени, если нужно. Или выброси.
Он выбросил, невдалеке от палатки. Пропитанный гноем, запах — наповал. Я лопатой бинт поддел и отнес подальше.
— Эй, у тебя не гангрена случаем..
— Ерунда, видишь — хожу, — он прошелся, вперед, назад. Походка несколько шаткая, так от жары или ослаб просто. Топнул ногой, показывая — как новенькая.
Никому до ноги Сергея дела не было, ну, и я отстал.
Может быть, это и есть пресловутая простота, общность с природой? Хиппи русской сборки?
— Еще денек отдохнем, — Камилл сказал это специально для меня. Его самого, судя по всему, работа больше не интересовала. Я журнал ему подсовывал, спрашивал о планах — пустое.
Дошел до кладбища, сверяясь с планом, наметил шесть точек, пятьдесят второго года. Про запас. Подряд бурить больше не придется. Экстенсивные методы пора забывать.
Заглянул, а не хотел, на ту злосчастную могилу. Потому и заглянул, что не хотел. Прикопали ее самым позорным образом, даже и не прикопали. С полсотни лопат землицы накидали, и все.
Надо будет позвать, устроить дело правильно. Но сама та мысль вызвала неприязнь. Лучше самому, или просто не трогать. Тем более, в жару.
Я опять по горло влез в речушку. Для этого пришлось почти лежать. Вода прохладная, ключи питают, не иначе. Кондиционированная вода, рекомендации лучших собаководов.
Зубы начали стучать, зовя на бережок. Я вылез. Вот тебе и практика…
Вернулся, как на казнь. Все лежат, не стонут, не жалуются, просто молчат.
Может, обкурились?
Я тоже прилег, и, незаметно для себя, проспал до заката.
Проснулся и оглянулся. Приснится же ерунда.
Ребята сидели у палатки, и вид их был куда здоровее, чем давеча.
— Как, богатыри? — сказал я. Голос звучал фальшиво, заискивающе. Со сна хрипота.
Андрей махнул рукой:
— Порядок. Садись, поговорим.
— Поговорим, — эхом повторил Валька, а Сергей и Камилл только кивнули приглашающе.
— О чем?
— Да просто поговорим. За жизнь.
— Я решил, сворачиваем практику, — Камилл потянулся умиротворенно, хрустнул косточками. — Материала достаточно, им следует правильно распорядиться, тогда хватит.
— Значит, заканчиваем? — сейчас я слышал в собственном голосе неподдельное облегчение.
— Да, вот только как выбраться отсюда? Дядя твой раньше за нами приехать сможет?
— Не знаю… Сможет, думаю, вот только как дать ему знать?
— Телефон у него есть?
— Да, конечно.