Смеркалось. Оранжевый закатный луч коснулся вершины близлежащего холма, колокола стоявшего рядом собора зазвонили. Он задернул жалюзи и беспомощно оглядел комнату. В этой клетушке он чувствовал себя словно в западне. Желто-зеленые обои, пожелтевшие от табачного дыма, которым их обкуривали предыдущие жильцы, делали комнату еще меньше визуально. Свет был тусклым — от лампы поярче перегорели бы пробки — и темно-коричневые тени коварно подбирались прямо к его ногам. Выкрашенную в бледно-зеленый цвет входную дверь он всегда держал закрытой, оберегаясь таким образом от шума и крыс.
Сайхун бездуШю перебирал почту, как вдруг... Он даже просиял, заметив знакомую каллиграфию учителя. Как-то он написал ему письмо, надеясь, что получит от него какой-йибудь мудрый совет, который спасет его. С величайшим почтением он включил стоящую на видавшем виды столе настольную лампу и открыл конверт. Развернув листок белой бумаги, он обнаружил лишь одно-единственное слово, написанное ровными и сильными ударами кисти: «Настойчивость».
Вне себя от ярости, Сайхун в клочки разорвал письмо.
Потом он вновь устроился на краю кровати и попытался медитировать. Ничего не вышло. В нем осталось лишь жгучее желание отомстить. Увернуться от нанесенного удара ему не удалось. Теперь Сайхуну предстояло долгое время страдать.
Как ни старался Сайхун, найти своих обидчиков ему не удалось. В течение нескольких лет после этого он терпеливо выискивал их почти по всем западным штатам, но они всегда оказывались на шаг впереди него, а после и
Хроники Дао___________Врата освобождения 411
вовсе покинули страну. Чувство тщетности всего вокруг охватило Сайхуна, до зато ненависть постепенно переродилась в простое чувство отчаяния. Он действительно потерял все. Из еды он мог позволить себе лишь немного консервов, грубо перемешанных сплошной риса.
Несмотря на охватившее его в последнее в ремя отчаяние, Сайхун с изумлением обнаружил, что в следующем году ему удавалось медитировать гораздо глубже. Он ничего не имел; он не мог выехать из страны. Он не мог даже наши какое-нибудь счастье. Он стремился к обыкновенному спокойствию» свободному от всяких осознанных мыслей. Ему приходилось зарабатывать на жизнь, бороться с врагами, решать бесконечные проблемы. Он обнаруживал в себе новые побуждения и амбиции, скрытые качества — целый склад качеств, накопившихся за всю жизнь. Если бы он мог полностью освободить свой разум от этой мишуры! Тогда он несомненно познал бы величайшее умиротворение. Раньше он наслаждался подобным спокойствием, и теперь он снова хотел обрести его.
Во время медитации он был не только свободен от всяких мыслей и побуждений, но и чувствовал величайшее благословение, которое снисходи-ло на него. Он начал медитировать больше. Каждое мгновение без медитации превращалось в пытку. Духовные методики затягивали его. Это ложь, что «^ятые люди сплошь и рядом мягкие да добрые. Те, кого он знал, неизменно оказывались самыми злыми и капризными из всех его знакомых. Начиная с очшелышков в Китае и заканчивая мудрейшими в Гималаях, все они испытывали крайнее раздражение, когда их отрывали от божественного состо-яния. Он никогда даже не думал, что в свое время тоже дойдет до этого, когда 4унт повседневности лишь усилит его собственную тягу к медитации.
Он хотел оказаться пустым, Это значило, что ту энергию, которую он вырабатывал — например, занимаясь тайцзи-цюанем, — нужно было использовать для стимулирования внутреннего созерцания. Даосы считали, что даже простая попытка заглянуть вовнутрь требует невероятных количеств анергии. Ни у одного нормального человека не хватит выносливости, чтобы проделать столь долгое исследование. Более того: разум обладал таким количеством направлений, что нормальный человек даже не мог себе представить.
Все вокруг, начиная с мужлана-эгоиста и заканчивая самым святым и Непорочным, рассуждали об индивидуальной сущности. Однако его цель заключалась в том, чтобы подчинить сущность себе, овладеть этой частью самого себя, которая позволяла чувствовать боль. Учитель в своих письмах джорнл ему, что сущность, «я», не существует на первом месте. В таком слу-аде, к чему Сайхуну волноваться? Ведь тогда все трудности оказываются Просто надуманными. Настоящей индивидуальной сущности, которая стра-Шлл, просто не существовало. Но как могло получиться, что он, оставаясь ^существующим, тем не менее осознавал свою столь очевидную нереаль-