— Привет, Лга’нхи! — Я подошел к своему приятелю и, сделав над собой усилие, посмотрел ему в глаза. В глазах плескалась безграничная печаль, но ненависти ко мне вроде не было. А ведь уже два дня прошло с Тех пор, а я так и не удосужился с ним поговорить, настолько тяжело давило на меня чувство вины. — Зря ты все-таки Меч отдал, — пробормотал я. — И так как-нибудь отбрехались бы. Ну, или отдали бы им с десяток лодок, потом как-нибудь Леокаю отработали бы.
— Меч — это Меч, — как-то слишком уж глубокомысленно ответил на это Лга’нхи. — А ты — это ты. Ты важнее! — На душе от таких слов стало теплее, а на сердце навалилась дополнительная тяжесть. Наори он на меня, накидай несправедливых обвинений, тут бы можно было обидеться в ответ. Обхамить, оскорбиться. А когда вот так вот… Он весь в белом, а я в дерьме по макушку.
— И зачем тебе понадобилось убивать этого говнюка? — Вот уж у кого хватало ненависти во взгляде, так это у сестренки Осакат. Она последние дни все время держалась рядом с Лга’нхи, то ли пытаясь его утешить, то ли держась подальше от меня. Будто вернулись старые добрые времена, когда мы в степи дорогу в горы искали. Опять я у нее первый враг. Только теперь это почему-то намного обиднее, ведь в последнее время у нас вроде бы отношения наладились, а тут снова-здорово.
— Раз убил, значит, так надо было, — примиряющее высказался на это Лга’нхи. — Только почему ты с него скальп не снял? Зачем вражескую силу упустил?
Вот тебе, бабушка, и презумпция невиновности — даже соплеменники мне не верят.
— Да не убивал я этого урода! — рявкнул я на них. — Видно же, что это типичная подстава!
— Чего видно? — чуть ли не хором спросили они у меня. А потом Лга’нхи добавил: — А раз не ты, то почему же твоим кинжалом убили?
— А вот если я, допустим, возьму твой кинжал да ткну им (хотел сказать «Осакат», но почему-то не смог), вон, Мнау’гхо. Ты что скажешь, что раз кинжал твой, то и убил ты?
— А как же ты сможешь мой кинжал забрать? — усмехнулся на это Лга’нхи. — Да и увидят все, что не я это сделал.
— А если все спать будут, пьяные, и никто ничего не увидит?
— Хм… — На этот раз Лга’нхи с Осакат задумались надолго. А потом он спросил: — А зачем? Зачем кому-то убивать твоим кинжалом?
— Чтобы на меня подумали. (Вот уж не замечал раньше, что мой приятель настолько туп и не понимает банальных вещей.)
— Зачем кому-то делать, чтобы на тебя подумали? — Опять мой персональный доктор Ватсон ударился в жанр тупых вопросов. — Тот брат Царя Царей воином, конечно, плохим был, но рода хорошего. Можно с его смерти большую ману было взять и Славу. Зачем кому-то это все тебе отдавать?
— ??? — Вот тут уже конкретно завис я. С подобной точки зрения я все это как-то не рассматривал. В моем списке мотивов были и корысть, и зависть, и попытка устранить конкурента — все, что угодно, только вот не пополнение баланса маны. Потому сдержал рвущиеся из груди ругательства и смиренно выложил на суд экспертов свой список подозреваемых и мотивов. После чего вышеозначенные эксперты подвергли его суровой критике:
— Царь Царей не мог убить своего брата, потому как тот ему родня! Восточные, кабы они злились, напали бы на меня, зачем им какого-то брата Царя Царей убивать? Местные купцы? Они-то тут вообще при чем? Им ни до тебя, ни до убитого никакого дела нет. А на Бокти думать ты даже и не думай!!! Мы же с ним стока пива, вина и меда выпили! И вооще он правильный пацанчик, мокруха для него, как соплю вытереть, но на подставу он точно не пойдет.
В общем-то, с последним я и так был согласен. А вот с остальным… Попытался расспрашивать Лга’нхи, что он про тот вечер помнит, благо Вождь и братец оказался не то чтобы трезвенником, но скорее уж просто «нелюбителем». Вот молока он мог выжрать сколько угодно. А к вину и пиву относился с предубеждением — вкус ему, видите ли, не нравится. Так что алкоголь был для него заменой «волшебному компоту», которым нахрючивался наш торчок-шаман. Лга’нхи либо больше налегал на еду, если вечеринка была чисто дружеской, либо быстро выкушивал изрядную дозу и сидел, пытаясь словить чудесные видения, подсказывающие, как жить дальше. Так что обычно к концу пьянки он оставался самым трезвым из нас. Но то ли я не умею допрашивать, то ли свидетель из Лга’нхи неважный, но на этот раз он так ничего особенного и не заметил. Да. Пришли в кабак. Да, встретили Бокти со товарищи. А потом еще каких-то знакомых купцов из местных. Да, сначала мы пару кувшинов купили. Потом Бокти мошну растряс и пива взял. Потом снова мы, потом и купцы вроде как на кувшинчик-другой расщедрились. В общем, выжрали изрядную дозу. Потом подходили какие-то еще купцы, нет, я их не знаю, это ведь ты с ними говорил. Но к нам они не садились, просто выпили и отошли. Потом пришли девки с музыкантами. Музыканты играли, девки плясали. Он, Лга’нхи, выбрал одну, росточком повыше, и оттащил к задней стене на шкурах повалять. Вернулся спустя… короче, когда мы уже совсем никакие были. Кор’тек и трое купцов уже лежали под столом. Гит’евек еще одну девицу тащил куда-то на улицу, Бокти начал какую-то былину петь, а его никто не слушал. А ты, Дебил, тоже с одной в обнимку, прямо чуть ли не на столе. Кинжал? Да. Кинжал точно тогда у тебя еще был. Ты его той девице показывал и говорил, что можешь с его помощью ей какое-то колдовство сделать. Какое колдовство? То ли ип*пил*ляция, то ли интимстрижка. Говорил, после этого мужики за ней толпами ходить будут, такой она красивой станет.