Я вас приветствую! Хррр. Хрррр. Ххуррагх!
Во второй год девиза Преодоления Кризиса на государство обрушилась жестокая засуха. Ни капли дождя не пролилось на землю, и в третий летний месяц леса вокруг столицы загорелись. Дым затянул небо, многие деревни охватило пламя. В это время Первому Министру доложили, что некий сюцай написал гневный памфлет, в котором обличал небрежение чиновников и, не стесняясь в выражениях, порицал Императора и министров за то, что из его деревни был увезен колокол, собиравший крестьян на борьбу с пожаром. Дерзкий юноша был немедленно схвачен и осужден на смертную казнь за оскорбление Сына Неба и верных сановников. Но когда сюцая уже вели к плахе, на площадь прискакал гонец и потребовал остановить казнь, предъяв указ, составленный Первым Министром от имени Императора. В указе говорилось: «Хотя сюцай виновен в сквернословии и оскорблении Величества, его слова были продиктованы не распущенностью или смутьянством, а состраданием к своим односельчанам. Наказывать его смертью значило бы прогневить Небо. Посему приказываем освободить ученого и вернуть его деревне пожарный колокол». Вечером за чаем государь спросил Первого Министра: «Не вы ли говорили мне, дорогой Пу, что из прнебрежения к власти растет мятеж? Почему же пощадили вы дерзкого сюцая?» Первый Министр с поклоном ответил: «Правителю надлежит отличать прямоту и искренность от смутьянства. Данный сюцай, в своем грубом прямодушии подобен Ли Кую. Разбрасываться такими людьми нельзя. Кроме того, теперь люди станут говорить о том, что вы справедливо повелели вернуть в деревню колокол и перестанут вспоминать о том, что пожарная служба пришла в небрежение из-за того, что деньги мы пустили на увеселительные дома для гимнастов и борцов». Император согласился со своим верным сановником, и повелел записать его слова в Ежедневные Хроники Запретного Города
Заботясь о том, чтобы донесения и указы быстрее доставлялись из дворца в различные уголки Поднебесной, Государь приказал устроить прямую каменную дорогу до Северной столицы. Каждый день двенадцать колесниц устремлялись по ней из Южной столицы в Северную, и столько же стремились обратно. Вскоре крестьяне, через чьи поля пролегла дорога, стали проявлять непочтительность к властям, ложно утверждая, что дорога нарушила обычный уклад их жизни, перекрыла оросительные каналы, а колесницы давят насмерть детей и стариков, не успевших убраться с пути. Смутьяны стали угрожать уйти в горные станы и начать великое дело. Тогда государь, скорбя сердцем, приказал отправить в мятежные провинции солдат и примерно наказать бунтовщиков. Однако Первый министр отговорил его, пообещав уладить дело миром. И действительно, вскоре смута сама собой прекратилась и крестьяне сами выдали зачинщиков чиновникам. «Как же вам удалось подавить мятеж без солдат, дорогой Пу?, – спросил как-то Император верного сановника. «Очень просто, государь», – ответил Первый Министр, – «Я немедленно начал строить такие же дороги на все оставшиеся семь сторон от столицы. Мятежные крестьяне увидели, что теперь тяготы придется нести не только им, но и жителям южных, западных и восточных провинций, и немеденно успокоились, ибо человек готов бунтовать, если гнет обрушивается на него одного, но в случае, если такую же тяжесть приходится нести и другим, он успокаивается». Государь кивнул и повелел отныне именовать Первого Министра не иначе, как «Познавший глубину человеческого сердца».
Однажды Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу, говорят, вы собрали в некоем озерном стане много красивых девушек и юношей? Передают также, что вы пригласили туда лучших учителей? Видимо, эти юноши и девушки непрестанно совершенствуются в учении и упражнются в воинских искусствах, и в будущем станут мудрыми чиновниками и храбрыми командирами?» «Что вы, государь,» – рассмеялся Первый Министр, – «Никто из этих молодых людей не сумеет написать самое простое сочинение в тысячу знаков. Ни один не сможет выполнить даже пять упражнений с копьем или восемь упражнений с палицей. Для того, чтобы стать чиновником или командиром, нужно долгие годы изучать труды старинных ученых, с утра до вечера упражняться в воинском искусстве» «Хм-м-м,» – удивился государь, – «Тогда, наверное, дело в том, что эти юноши и девушки склонны к смутьянству, и вы собрали их в озерном стане, чтобы держать под присмотром? Воистину, не зря вы носите звание «Муж, познавший глубину человеческого сердца»». При этих словах Императора Первый Министр едва не опрокинул от смеха чайник, и с трудом ответил: «Нет-нет, государь, эти люди опасаются даже поспорить с мясником на рынке, не то, что начать Великое Дело» «Тогда зачем вы устроили этот озерный стан, мудрейший Пу?» – теряя терпение спросил Император. «Все очень просто, Государь», – ответил Первый Министр, – «Я просто собрал в одном месте много красивых девушек и юношей. Ну и наезжаю туда время от времени» «О-о-о,» – усмехнулся Император, – «Тогда, пожалуй, в следующий раз я поеду с вами, дорогой Пу»
Как-то раз Император спросил Первого Министра: «Дорогой Пу. Мне доносят, что когда Поднебесная страдала от пожаров в лесах и горах, монахи из монастыря Мэчисы призывали драконов, ибо говорят мудрецы: «Тигр порождает ветер, дракон – облака!» И передают верные нам чиновники, что когда на зов настоятеля явился Дракон Двухсот Баранов, вы, нарушив ритуал, заняли место заклинателя и сами повелевали драконом. Разве можно та поступать, ведь одна ошибка в церемонии могла привести к неисчислимым бедствиям?» Первый Министр поклонился Государю, налил себе чашку чая и ответил: «Если бы в церемонию вмешался несведущий человек – это действительно могло бы кончиться плачевно. Но недостойный в свое время готовился к службе в западных княжествах, и в совершенстве овладел церемониалом управления Драконом Двухсот Баранов, и многими другими драконами тоже. Позвольте показать вам, Государь, жалкие навыки недостойного». Получив разрешение Императора, Первый Министр быстро соорудил алтарь, расставил треножники и, вызвав дракона, выполнил все упражнения по успокоению огня, залив пересыхающие персиковые сады столицы благодатной водой из озера Селигэ. Восхищенный Император захлопал в ладоши и молвил: «Воистину, дорогой Пу, нет дела, в котором не достигли вы совершенства. Да есть ли в Поднебесной хоть что-то, чего вы не умеете?» Первый Министр поклонился и тихо сказал: «Конечно есть, Ваше Величество. Не умею я лгать своему Императору, не научился я притеснять народ». Расстроганный Император пожаловал Первому Министру десять тысяч лян золота и велел отныне называть его: «Драгоценный Муж-Небожитель, Верный во всем»
Однажды Император спросил Первого Министра: «Драгоценный Пу, расспрашивая тайно городских сплетников, узнал я, что народ Поднебесной недоволен тем, как министр Шэ Гу боролся с пожарами, охватившими наши леса и горы. Люди говорят, что долгие годы он, вместо того, чтобы готовить чиновников и стражников к преодолению бедствий, предавался праздности, а деньги, предназначенные на ведра и багры, потратил на роскошные повозки и коней. Не следует ли нам наказать Шэ Гу?» Первый Министр опустил голову, и, осторожно покачивая чайник, ответил так: «Министр Шэ Гу верно служил еще предыдущему императору. Если наказать его, то прочие чиновники подумают, что вы не цените верной службы, а народ преисполнится презрения к властям. Этого допустить нельзя» Император расстроился: «Но что же нам делать? На базарах и в чайных все только и говорят, что о Шэ Гу.» «В таком случае», – усмехнулся Первый Министр, – «Необходимо его наградить.» Государь удивился: «На сотни ли у нас расстилаются гари, бессчетное количество зверья и птицы сгорело в пожарах, тысячи людей остались без крова, а кое-кто, говорят, и погиб! Как же можно награждать Шэ Гу?» Первый Министр покачал головой: «И небывалая засуха, и многочисленные пожары, несомненно, являются свидетельством того, что Поднебесная прогневала богов и будд. Люди не почитают старших, не платят подати, нравы испортились. Для того, чтобы наказать нас, Небо послало бедствия. В таком положении строить оросительные каналы и тушить пожары означало бы показать, что мы не не уважаем волю богов и будд. Таким образом, министра Шэ Гу следует наградить за то, что он не пренебрег волей Небес.» Император был так поражен мудростью речей Первого Министра, что повелел отныне называть его: «Алмазный Небожитель, Хранящий Империю», а министру Шэ Гу пожаловал пять тысяч лян золота и титул вана