- Успеем, нажми, - подогнал водителя толстяк, правой рукой опираясь на полочку.
Они доехали на расстояние двух десятков метров от перехода для пешеходов, когда загорелся желтый сигнал. Водители, стоящие на Ратая должны уже видеть вспышки мигалки и слышать сигнал. Тем не менее, к изумлению полицейских, они отреагировали. Тронулись, только-только зажегся зеленый сигнал, причем, всей лавой. Скожиньский нажал на тормоз, ругаясь, на чем свет стоит, машину повело вправо, и она отерлась о самый конец бампера стоящего на красном сигнале фургона. Полицейский водитель хотел слегка срезать поворот. Он верно рассчитывал, что таким образом получит несколько метров и долей секунды, чтобы заглушить скорость перед неизбежным столкновением с темно-синим "вольво". Женщина, сидевшая за рулем массивного шведского лимузина, всматривалась в панель своей машины, совершенно игнорируя стальной снаряд на колесах с пятью орущими мужиками в средине. До самого конца на ее лице и в душе рисовался идеальный покой, усиленный телепатией и баюкающими звуками "Времен года" Вивальди.
Скожиньский был хорошим водителем, настоящим профессионалом, но чуда совершить он никак не мог. Маневр с поворотом спас патрульную машину от полного разрушения, что, учтя разницу в массе машин, а еще скорость "опеля", закончилось бы трагично для всех пассажиров. Автомобиль, ударенный в бок "вольво", наверняка бы пошел бы кувырком, потом двигаясь через перекресток прямо к лаве грузовиков и фургонов, трогающихся сейчас с правой полосы движения. Киевский все это видел глазами воображения Скожиньского. Мундек позаботился о том, чтобы ни одна из мелочей видения, развернутого разумом водителя, не ушла от перепуганного толстяка. Еще он подключил восприятие парней из сопровождения, посчитав, что те тоже не должны терять самого замечательного куска забавы. Он сам вопил вместе с ними, но не от страха, скорее – от возбуждения, как когда-то, во время первой поездки на самых высоких во всей Европе "русских горках" в парке развлечений неподалеку от Дублина.
"Опелю" удалось повернуть где-то на семьдесят, если не восемьдесят градусов, прежде чем врезаться в бок величественно движущегося "вольво". Поначалу крылом он врезался в пространство между передним колесом и пассажирской дверью, после чего с разгону прижался по всей дине к темно-синему кузову. Рывок, сопровождающий удар, был резким, но не таким сильным, как ожидал Лис. Скрежет сминаемого металла на момент заглушил вопли полицейских, даже выстрелы боковых воздушных подушек безопасности по сравнению с ним прозвучали исключительно глухо. А потом сделалось тихо. Машины разделились. Подавившиеся двигатели перестали работать, охрипшие мужчины замолкли...
Патрульный автомобиль проехал несколько метров параллельно с "вольво", потом правым передним колесом ударился в высокий бордюр, подскочил, бросив пассажиров под потолок, и остановился на столбе световой сигнализации. Второй участник столкновения медленно катился дальше, широкой дугой проехал по пешеходному переходу и остановился далеко за ними, передним бампером опираясь о высокий бордюр.
- Господи Иисусе и Дева Мария, - охнул Киевский и быстро перекрестился. Машину он покинул первым. Парни из эскорта последовали за ним, к счастью, задние двери слева, после нескольких сильных рывков удалось открыть; только Скожиньскому не повезло, как коллегам. Ему пришлось вылезать на другую сторону через широкую консоль с закрепленным на ней дробовиком и рычагом смены скоростей. Передняя часть корпуса была повреждена сильнее всего как раз со стороны водителя, столбик слегка согнулся, а двери, вжатые на добрые пять сантиметров вовнутрь кабины, заклинило на все сто.
Мундек, ключом, который он отобрал у одного из мусоров сразу же после столкновения, спокойно открыл наручники и вышел из разбитой машины. Он вытащил из кармана сигареты и сошел с мостовой прямиком в небольшую группу зевак, стоявших за низкой металлической оградкой; попросил прикурить у мужчины в рваном тренировочном костюме, от которого на несколько метров несло пивом, и встал рядом с ним, в первом ряду увеличивающейся толпы. Долгое время он наблюдал за набожным молчанием Скожиньского, который осматривал повреждения автомобиля, как будто бы до сих пор не верил, что его блестящая служебная игрушечка сейчас представляет собой только кучу лома, после чего перенес взгляд на "вольво", возле которого остальная троица выступала на ни в чем не повинную тетеньку, пугая ее, попеременно, то своими бляхами, то оружием.