— Сказать честно, она просто рассмеялась.
— Рассмеялась? — удивленно воскликнул Кринг.
— Мне показалось, что ты не совсем в ее вкусе.
— Рассмеялась? Надо мной? — продолжал сетовать Кринг.
— Думаю, ты принял мудрое решение, друг Кринг, — сказал ему Спархок. — Вряд ли вы подойдете друг другу.
— Смеялась надо мной, да? — все еще сверкая глазами с негодованием проговорил Кринг. — Ну хорошо! Мы еще посмотрим!.. — Он пришпорил коня и поскакал обратно к своему отряду.
— Зря ты ему рассказал о том, что Миртаи рассмеялась тебе в ответ, — покачал головой Стрейджен. — Теперь он из кожи вон вылезет, чтобы завоевать ее. Мне он вообще-то нравится, и не хочется даже думать о том, что сделает с ним Миртаи, если он переусердствует.
— Может быть, удастся его от этого отговорить? — сказал Спархок.
— Я бы не стал на это рассчитывать.
— Скажи, Стрейджен, ты — человек вольный, но что держит тебя здесь, с нами? — поинтересовался у него Спархок.
Стрейджен посмотрел на монастырь, мимо которого они проезжали, о чем-то задумавшись.
— Хочешь услышать правду, Спархок? Или дашь мне пару минут, чтобы я успел придумать тебе сказочку?
— Почему не начать с правды? Если мне не понравится, то придумаешь что-нибудь другое.
— Хорошо, — ухмыльнулся Стрейджен. — Среди вас я ощущаю себя человеком знати. Я общаюсь с королями и королевами, высшим духовенством. — Он поднял руку. — Нет, я не пытаюсь ввести себя в заблуждение, мой друг, и не думай, что у меня помутился разум. Я знаю и помню — что я — бастард и вор, а также и то, что эта близость к знати здесь лишь временная. Скорее всего она продлится до тех пор, пока я буду вам полезен. Меня терпят, а не принимают. Хотя, не могу сказать, что я лишен самолюбия и так уж низко ставлю себя в своих собственных глазах.
— Я заметил, — сказал Спархок, мягко улыбаясь.
— Не вредничай, Спархок. В любом случае, я принимаю это временное и притворное равенство. Хотя бы для того, чтобы поговорить с умными людьми. Шлюхи и воры — не слишком приятная компания. Ты понимаешь, единственное о чем они могут говорить — это о шмотках. Ты когда-нибудь слышал, как шлюхи толкуют о шмотках?
— Нет, и даже не могу себе представить.
— Смею заверить тебя, это что-то ужасное. — Стрейджена передернуло. — Тут узнаешь о мужчинах и женщинах такое, что вовсе не хочешь знать.
— Но ведь это долго не продлится. И ты сам знаешь об этом, Стрейджен, — сказал Спархок. — Когда все вернется в нормальное русло, люди опять закроют перед тобой двери…
— Ты конечно прав, но разве плохо хотя бы недолго поиграть в это? А когда все кончится, у меня будет еще больше причин презирать вас — знатных, богатых и родовитых. — Стрейджен немного помолчал, а потом добавил, — хотя ты мне, пожалуй, нравишься, Спархок. По крайней мере пока.
Они продолжали свой путь на северо-восток. По дороге им стали попадаться небольшие группы вооруженных людей. Вообще-то лэморкандцы всегда были готовы взять в руки оружие и быстро ответить на призыв своего короля. Словно печальное повторение событий пятисотлетней давности, люди из всех королевств западной Эозии стекались к полю битвы в Лэморканде. Спархок и Улэф коротали долгое время пути, ведя беседу на языке троллей. Спархок не был уверен, придется ли ему еще когда-нибудь встретиться с этими чудищами и понадобятся ли эти знания, но поскольку он научился этому ужасному наречию, стыдно было бы его забывать, тем более, кто знал, что их еще ожидает впереди. Наконец пасмурным вечером одного из дней они добрались до Кадаха. Закат раскрасил края облаков красным и это было похоже на кровавые отблески пожара, разгоревшегося где-то вдали. Резкий восточный ветер принес с собой первый холодок приближающейся зимы.
Город Кадах был окружен унылой серой стеной. Кринг, следуя давним традициям, не пожелал оставаться ночевать в городе и повел своих людей к восточным воротам, чтобы встать лагерем в поле перед ними. Кринг всегда неуютно чувствовал себя в городах, где узкие улочки, крыши да стены и где люди живут в тесных комнатах своих домов. Спархок же и остальные его спутники разыскали небольшую таверну почти в самом центре города. Там они первым делом помылись с дороги, переоделись и сошлись в общем зале, собираясь подзаправиться вареной бараниной и овощами. Сефрения, как обычно, отказалась от мяса.
— Никогда не мог понять, зачем надо варить такой превосходный окорок, — с некоторым отвращением заметил Бевьер.
— Лэморкандцы пересаливают мясо, когда делают окорока, — объяснил ему Келтэн. — И приходится довольно долго варить такой окорок, чтобы он стал съедобным. Это странный народ. Стараются из всего сделать проблему или геройство — даже из еды.
— Не пойти ли нам погулять, Спархок? — предложил Кьюрик своему лорду, когда они закончили свою трапезу.
— По-моему, я уже достаточно нагулялся на сегодня.
— Но ты же хотел узнать, куда отправился Мартэл?
— И то верно. Что ж, Кьюрик, пойдем что-нибудь разнюхаем.
Оказавшись на улице, Спархок огляделся по сторонам.
— Пожалуй, это займет у нас половину ночи, — сказал он.
— Едва ли, — не согласился Кьюрик. — Сначала мы отправимся к восточным воротам, а если ничего там не узнаем, пойдем к северным.
— Будем расспрашивать людей на улице?
Кьюрик вздохнул.
— Подумай головой, Спархок. Когда люди в пути, они обычно выезжают рано утром как раз тогда, когда остальные отправляются на работу. Многие же работяги имеют привычку вместо утренней еды пропускать стаканчик-другой, так что таверны обычно уже открыты в это время. А когда хозяин таверны ждет своего первого покупателя, он очень пристально оглядывает улицу, стоя на пороге своего заведения. Поверь, Спархок, если Мартэл выезжал из Кадаха за последние три дня, его видели не меньше полудюжины этих хозяйчиков.
— До чего ж ты умен, Кьюрик, — усмехнулся Спархок.
— Но кто-то же должен быть умным среди нас, — пожал плечами Кьюрик. — А вы, рыцари, вообще не слишком-то много времени тратите на размышления.
— Это все твое предубеждение, Кьюрик.
— У каждого свои недостатки.
Улицы Кадаха были почти пустынны, и только редкие горожане торопились по домам. Ветер путал их в складках собственных плащей и развевал яркое пламя коптящих факелов, развешанных по стенам и в проходах и отбрасывавших шевелящиеся тени, плясавшие на мостовой.
Хозяин первой таверны, в которую они заглянули, оказался крепко пьян, похоже, он был бессменным завсегдатаем своего же заведения и не имел ни малейшего представления о том, когда он открывается и даже какое сейчас время суток. Второй был недружелюбен и только и делал, что ругался. Третий, однако, оказался на редкость словоохотливым.
— Ну, шо, — сказал он, почесав в затылке. — Кабы припомнить… Намедни-сь, говоришь, проезжал?
— Да, где-то не более трех дней назад, — пояснил ему Кьюрик. — Мы должны были встретиться здесь с нашим другом, но запоздали, и он уехал без нас.
— А шо он собой?
— Высокий. Мог быть в доспехах, но за это не поручусь. Если он был с непокрытой головой, ты бы его точно заметил. Волосы у него длинные и белые.
— Не-а… Кажись, такого не видал. Верно он другими воротами ехал.
— Может быть и так, конечно, но мы точно знаем, что он направляется на восток. Правда, он мог уехать из города до того, как ты открыл свою таверну.
— Да ну шо ты говоришь. Я эвонту дверь отворяю, токма ворота отомкнуться. Сколь их мужиков горбатится в городе, а на постое на фермах в округе, так аж с самой зари делов у меня невпроворот. А друже ваш один был?
— Нет, — ответил Кьюрик. — С ним был церковник и знатная дама. Еще должен был быть криворотый сопляк, тупой, как пробка, и здоровый бугай, сильно смахивающий на гориллу.
— А-а-а… энтот громила. Шо ты мне раньше не сказал об этой обезьяньей морде. Так вон проезжал вчерась с рассвету. Энта горилла слазила со своей кобылки да орала элю ей подавать. Он часом растолковывает?