Правда, сдаваться обстоятельствам и сидеть в этом смысле без дела старый учёный тоже не мог. Поэтому, разжившись бумагой и чернилами, Магирус решил предпринять неожиданный для себя труд: составить единый учебник по общим вопросам современного естествознания. Задача эта оказалась не такой простой, как могло показаться со стороны. И не только из-за огромного объема работы. Куда большей проблемой оказалось то, что сам Магирус был далеко не в состоянии просто и доходчиво сформулировать самые элементарные азбучные истины, которые до сего момента виделись ему сами собой разумеющимися, но которые вдруг начали ускользать, а то и сопротивляться при необходимости сделать их доходчиво сформулированными вслух или на той же бумаге. Особенно большой шок испытал Магирус, когда взялся записывать таблицу умножения. С леденящим внутренним ужасом он вдруг ощутил, что таблицу умножения эту самую без запинки и наизусть он уже просто-напросто не помнит. Пришлось пересчитывать, восстанавливать, что, разумеется, было не так уж сложно, однако выступать в роли первооткрывателя самых очевидных вещей Магирус ранее никак не собирался. Однако ж настал и такой момент в жизни старого учёного, да, чего только в этой жизни не случается.
Следующим и, может быть, ещё более чувствительным ударом стала необходимость сформулировать не только прямо математические или технические азы научного знания, но и дать некоторые определения к общей бытийной картине мира. И вот здесь-то Магирус с не меньшим ужасом ощутил, что находиться в полном тупике. Пока живёшь и особо не задумываешься, где именно ты живёшь, в каком мире и под каким небом, с каким-таким нравственным чувством или отсутствием оного внутри, всё, скажем так, более-менее и ничего, приемлемо. А вот стоит задуматься, зачем живешь, да что это вокруг за мир такой, чем и зачем этот мир существует и движется, да и куда, собственно, да и откуда, и почему в таком именно качестве, - тогда-то, вдруг, всё становится сложней, чем могло казаться или думаться раньше. Да и ладно бы, если бы такого рода мыслительная или идейная закавыка касалась бы человека простого, обыденного, никакими претензиями на образованность или вообще избыточную мыслительную деятельность не блещущего. Но ведь сам-то Магирус всегда считал себя человеком не пустяшным, учёным и очень даже мыслящим учёным. Да и окружающие его тоже таковым считали. И вдруг (опять это "вдруг"!), когда поневоле возникла необходимость на уровне самого элементарного и даже детского учебника изложить основы современного ему миробытия, Магирус понял, что это какая-то совершенно и немыслимо трудная, просто неподъемная задача.
Может быть, в довоенные времена это было проще. По крайней мере, насколько знал Магирус, тогда главенствующими были две концепции происхождения мира и самого человека. Типа, наличие Бога Творца или самопроизвольного происхождения всего и вся. То есть, идея религиозная и атеистическая. Однако, после происшедших глобальных катастроф общая картина мира и вовсе утратила идейную ясность и цельность. О концепции Бога никто и почти никогда прямо не говорил. Это было не то, чтобы не в моде, а каким-то негласным табу. Подразумевалось, что идея Бога в отношении послевоенного мира вообще не применима. Ну, типа, "если Бог есть, то как он мог всё происшедшее допустить"? Точнее, вслух такого рода вопросы и не задавались, это как-то само собой подразумевалось. Правда, странным образом, атеистическая идея в чистом виде тоже не бралась на вооружение. Скорее, господствовали стихийные суеверия, а кое-где и магия, причём - довольно изощрённая, в чём Магирус мог убедиться по своему недавнему пребыванию в Маггрейде. Правда, был ещё Эллизор со своим незыблемым Законом, но здесь и вовсе, при всё тех же попытках сформулировать что-либо коротко и ясно, начинался свой тёмный лес, потому как у старого учёного не находилось слов и понятий на уровне самого просто букваря объяснить, в каком мире живёт человек как таковой и вообще откуда он, человек, в этом мире взялся. Не говоря уже о том, что и сама идея Закона казалась в последнее время Магирусу сомнительной, некой иллюзией или, мягко говоря, заблуждением.
Вся эта непосильная мировоззренческая задача продолжала внутренне томить старого учёного, не говоря уже об определённом страхе перед окружающими природными стихиями. За вёслами сидели два сына Леонарда - Фаддей и Лука, которые, наконец, благодаря серии драматичных обстоятельств, сошлись вместе здесь, в Лавретании, да ещё и, по счастью, со своими семьями, в составе которых, на удивление все были живы и здоровы. Пока переправлялись на ту сторону озера, было относительно тихо, а вот на обратно пути поднялся ветер - поначалу небольшой, но ближе к середине обратного пути начало штормить и захлестывать лодку, что заставило Магируса изрядно поволноваться. Братьям же было всё нипочём, и Фаддей, перехватив, испуганный взгляд старого учёного, начал над ним слегка подшучивать, на что Магирус никак не реагировал, сохраняя полное молчание, чтобы не уронить собственного достоинства. Вообще братья несколько его раздражали. С Фаддеем он был накоротке, ещё по пребыванию в Маггрейде, где старший из леонардовых отпрысков в тем времена служил легионером, Однако, будучи видимо дружественно настроен, Магирус считал Фаддея излишне грубоватым, не способным к тонким и глубоким суждениям. Лука, средний сын Леонарда, с юных лет много времени посвящал то рыбным промыслам Эллизора, то пограничным дозорам, так что его Магирус знал несколько хуже. На первый взгляд, он был больше всех из сыновей похож на самого Леонарда, такой же орлиный профиль и столь же молчалив, как и Главный хранитель, если даже не более, ведь последнему, согласно должности, приходилось довольно часто использовать речь как таковую. Вероятно, что в силу своей большей молчаливости, Лука казался более угрюмым и скрытным, хотя, как мог убедиться в последнее время Маигирус, тоже обладал специфическим чувством юмора, быть может, всё же и несколько более тонким, чем у старшего Фаддея.
В общем, Магирус всё больше отмалчивался, находясь рядом с братьями, пока, несмотря на внезапно приключившийся небольшой шторм, они не пристали к лавретанской пристани. На ней одиноко возвышалась мамаша Зорро, бывший тюремный врач особой тюрьмы Маггрейда, а ныне - заведующая санчастью в Лавретании и, одновременно, именно тот человек, который полностью разрушил многолетний холостяцкий покой Магируса. Рядом с мамашей Зорро, как обычно, маячил племянник Леонарда Савватий, который, ещё начиная с Маггрейда, прижился при санчасти.
- Макки! - тут же заявила она. - Я вижу ты весь промок, немедленно домой, переоденься!
- Нет, Зо... - пытался возражать Магирус. - Мне сперва нужно всё доложить Леонраду!
- Леонард! - тут же вмешался Савватий. - Леонард знает! Он всё знает!
Мамаша Зорро привычно цыкнула на Савватия, чего тот особо не испугался, но всё же замолчал, и продолжила:
- Никуда твой Леонард не денется, подумаешь срочность! Что, лес переведётся на той стороне, пока ты сменишь штанишки? Да и обед стынет!
Да, именно так почти по-матерински про штанишки и выразилась! Сзади Магирус услышал звуки, напоминающие сдавленное кудахтанье: не иначе, как его спутники с трудом сдерживал смех. Однако старый учёный и бровью не повёл на очередное проявление явного неуважения.
- Ну, хорошо, Зо, перекусить, действительно, надо, заодно и переоденусь, - сказал он, после чего Зорро подхватила его под руку и стремительно потащила в сторону санчасти, где они и квартировали в отдельном дощатом закутке. Было очевидно, что без её прямой помощи сам учёный не смог бы развить такую скорость.